×

Предупреждение

JUser: :_load: Не удалось загрузить пользователя с ID 8970.
Версия для печати
Среда, 21 Августа 2019 16:48

Когда душа поёт

Я всегда с удовольствием пишу о людях, увлеченных песней, прошедших с нею по жизни, как с открытой для всех встречных душой.

Наши городские певицы все знают друг друга по хору ветеранов войны и труда с прекрасным названием «Вдохновение». Ну и как было мне, любящему народную песню с детства, миновать своим интересом Зою Андреевну Насеко, когда ее подруга по хору Галина Ивановна Губенко, о которой я недавно писал, аттестовала её такими словами — просто шикарный голос! Эти слова стали мне своеобразным навигатором по новому адресу. Но не скажешь с порога: спойте, пожалуйста, ведь интересен человек прежде всего своей судьбой… 

…Враги сожгли родную хату

Трудно, да практически невозможно распознать в лице пожилой женщины юные черты, угадать в ней ту босоногую и остроглазую пятилетнюю девочку, какой она была в начале давно отгрохотавшей войны. Но можно полистать семейный альбом, призвать на помощь воображение и вспомнить сотни просмотренных фильмов на военную тему, и представить, как это все было. В день появления незванных «гостей» в родной деревне, когда воздух наполнился рокотом мотоциклов, стрельбой и лающей непонятной речью, отец Зои Андрей Алексеевич увел свою дорогую Ефросинью Семеновну с детьми в лес, в густой ольшаник, там и прятались, пока не утихло… К началу войны Зое едва исполнилось пять лет, ее сестренке Гале было три, а брату Геннадию — в тот июнь двенадцать.

Когда вернулись в свою хату, стали, как и прежде, трудиться на земле, растить и воспитывать детей, привыкать к порядкам, установленным новыми хозяевами. Тем более, что немцы вначале казались не такими уж страшными: улыбаются, гогочут по-своему, угощают детей конфетами. Особенно если немцу принесешь яйко или кружок сливочного масла, спроворенный у ничего не подозревающих родителей. И вот Зоя со своей подружкой Валей зачастили в соседний дом, где устроились на постой немцы. Вначале немцы принимали их подарки благосклонно, но потом, видимо, конфеты кончились, дети им надоели и однажды они влупили им по заднему месту резиновыми дубинками. Те с ревом кинулись домой жаловаться мамам, и больше уже к «веселым дяденькам» не ходили.

…Наступили глухие времена оккупации. Немцы, а еще и местные прихвостни — полицаи — старались выжать из крестьян для своей «фатерланд» все, что только можно. Иногда грабили подчистую. Поэтому люди прятали от врага зерно. А вот живность — не спрячешь. Немцы с гоготом ловили в крестьянских дворах кур и гусей, стреляли по собакам, уводили свиней и даже коров — последних кормилиц… Но оказалось, что прятать от них надо еще и детей, особенно когда власти собрались отправить подростков на работу в Германию. Братишка Гена чуть было не угодил в неволю, но отцова сестра тетя Шура вызвалась его заменить, и спасла парня. Сама же после войны вернулась истощенная, измученная и больная и долго не прожила.

— Шура спасла нас, когда фашисты подожгли нашу хату, — слышу я неторопливый рассказ Зои Андреевны. — Они же нас заперли, и мы бы сгорели, если бы Шура не выбила окно, и мы через него не вылезли. Конечно, она рисковала, но вражеская пуля каким-то невероятным образом ее миновала, дав и нам шанс на жизнь… Мы потом жили у родной сестры отца Ефросиньи Алексеевны, в ее маленькой хатке, которую мы называли «лепянкой», потому что она слеплена была из глины.

Сколько помню себя в те годы, мы все время прятались то в лес, то в подвал, то в вырытую на огороде яму… Помню, как мама пекла хлеб для партизан, и отец тайно переносил караваи на гумно, откуда их брали партизаны. Может быть, он был их связным, точно не знаю. Дома отец появлялся изредка и только ночью. Мама говорила, что он спасался на ближнем хуторе, а потом и вовсе ушел в лес. У отца была веская причина не попадаться на глаза полицаям: до войны он работал начальником почты в Мстибове — личность всем известная.

 

Зоя — папина дочка

С какой любовью говорила Зоя Андреевна об отце — это надо было слышать и видеть. Наверняка, папиной дочкой была. Из истории большинство знает, что в первую мировую войну многие белорусские семьи бежали от войны в Россию. Дед Алексей и бабушка Елена спасали своих детей таким же образом. Посадили сына и дочерей на подводу, погрузили рядом небогатый житейский скарб и — в дальний путь подальше от «германца». Остановились только на Урале. Андрей, отец Зои, рос человеком смелым и находчивым. Он, еще подростком, предпринял рискованный переход из Челябинска от родителей в Москву к тете Шуре. Та какое-то время жила и работала в российской столице. Отправился без копейки в кармане, надеясь только на людскую доброту. И ведь дошел… История этого похода хранилась в семье, как образец отваги. Поэтому у Зоиной матери всегда жила в сердце надежда, что ее Андрей нигде не пропадет, выкрутится из любых непредвиденных и тяжких обстоятельств.

Так оно и вышло. Как только немцы под совместными ударами Красной Армии и партизан покинули Шустики, в хату вернулся отец, поправил покосившуюся изгородь, включился в семейную жизнь. Но война еще продолжалась, и осенью сорок четвертого года его призвали в армию. Только пришел он домой окончательно уже не в сорок пятом, а в сорок седьмом с медалями на груди «За взятие Кенигсберга» и «За победу над Германией». Пришел, а жить с семьей негде. С трудом купили домик в Шиловичах, откуда отец ездил на велосипеде на работу. Вначале заведовал колхозной мельницей, потом вернулся к довоенной работе начальником почты в Мстибове. И, наверно, работал бы на этом месте до пенсии, если бы не досадный случай. Посетил Мстибово высокий чин районного значения, а телефонистка не смогла обеспечить ему мгновенной связи с Волковыском. Если вспомнить коммутаторы связи той поры, где телефонисты вручную соединяли абонентов, то станет понятным, что бедный начальник почты был абсолютно не виноват. Но разгневанное начальство не разбиралось:

— С завтрашнего дня ты здесь не работаешь!

Отстраненный от должности, бывший связист Андрей Алексеевич Товстыга не унывал. Он был на все руки мастер, любой столярный и плотницкий инструмент подчинялся его трудолюбивым рукам. А особенно он любил класть печи. Это всегда были единичные мастера. В начале 1953 года семья переехала в Волковыск, но в городе с работой было тоже туго. Мать шила на дому, зарабатывая гроши. Зоя с трудом окончила семилетнюю школу (писала красиво, а задачки помогал решать брат), начала искать работу, как и ее брат Геннадий. Но для недавних школьников работы тем более не было. По совету отца Геннадий решил искать ее в России, и вскоре уехал в Ленинград, устроился в училище ФЗО. Окончив его, стал работать на судостроительном заводе и со временем из него получился видный специалист по субмаринам.

Определить куда-то дочь для Андрея Алексеевича оказалось еще сложнее. И тогда отец предложил ей: «Поехали, дочка, со мной по оргнабору! Вдвоем не пропадем! Я тебя всегда поддержу и не дам в обиду!» (Когда-то в Советском Союзе в послевоенные годы практиковалась такая форма перемещения трудовых ресурсов как оргнабор. Составлялся договор, выплачивались подъемные и оплачивался проезд. Сколько таким способом было построено заводов и жилья, сколько тысяч метров уложено железнодорожных шпал, сколько заготовлено в тайге древесины! Сколько менялось судеб! Страна с помощью оргнабора решала свои государственные задачи, а работник — свои житейские проблемы. И, казалось, всем было хорошо…)

Так Зоя с отцом оказались в городке Ивдель Свердловской области, на Урале. Отец стал печником на стройке, а дочка — ему подсобницей и ученицей. До Северного Ледовитого океана было всего двести километров, и там Зоя познала на себе, что такое настоящая сибирская зима.

 

А судьба была в Карелии

Но судьбоносной для нее стала вторая поездка по оргнабору — уже всей семьей. Это произошло в 1954 году. На этот раз их привлекла Карелия, озерный край, где сосновые леса взбираются по сопкам, чтобы отогреться на солнышке. Зоя Андреевна вспоминает:

— Да, красота была неописуемая! Как в той песне, которую мы все пели позже, в восьмидесятые годы —

Долго будет Карелия сниться,

Будут сниться с этих пор

Остроконечных елей ресницы

Над голубыми глазами озер...

Но мы туда попали на зиму. Поселили нас в поселке Кондопога в финских домах на четыре семьи. Маме сосновый воздух пошел на пользу. У нее была застарелая болезнь легких. В Карелии она забыла, что такое одышка и поправилась… Я работала на строительстве лежнёвой дороги (уложенной деревьями — Г. К.) от места лесозаготовок до места обработки на пилорамах. Мне поручили вести учет дневной выработки лесорубов и механизаторов. А отец в это время занимался своим любимым делом — печки клал.

…Своего суженого встретила на танцах, протанцевали всего пару раз, и я узнала, что он мой земляк, только из Гомельской области. Мы тогда с ним до самого утра проговорили. У нас было столько общего, и перенесенная детьми немецкая оккупация, и поиски своего места в жизни, и общие любимые песни… И представьте себе, Адам мне в первое же наше знакомство заявляет: «Зоя, я на тебе женюсь!».

И через два месяца после знакомства мама вышла из нашего временного дома встречать нас с Адамом иконой: вот так 30 мая 1955 года я стала Зоей Насеко. Мы с мужем в это же лето вернулись в Белоруссию. Адам все уговаривал меня обосноваться на его родине в Гомельской области, все расписывал эти места, и мне захотелось их увидеть. А приехали — и нашли пепелище вместо цветущей до войны деревни Селютичи. И здесь тоже негде было обосноваться и начать семейную жизнь. Оставалось опять искать свою долю.

 

Песня приходила на помощь

А тут как раз началось освоение целинных земель Казахстана. Трудностей мы не боялись, тем более, что уже чувствовали себя семьей, единым целым. Стоило нам только один раз услышать эту задорную песню с таким агитирующим припевом, как вопрос решился сам собой:

Вьется дорога длинная,

Здравствуй земля целинная!

Здравствуй, простор широкий,

Весну и молодость встречай свою!

Пела эту песню и я. Помню бескрайние просторы, белым-белешеньки зимой. Одну зиму мы провели в поселке, в 250 километрах от Караганды. Там собирали щитовые дома для новоселов. Зимой накрывало эти дома снегом по самую крышу, двери открывались только внутрь. А я уже под сердцем носила свою первую дочку. Рожать ее в тех суровых условиях было небезопасно для здоровья малышки. Поэтому на следующую зиму мы уже перебрались в Караганду, где Адам выучился на водителя. Там у меня в феврале и родилась моя доченька Валя. С ней мы вернулись в Волковыск, и он стал родиной моей Аллочки в мае 1957 года.

После этой поездки и работы на целинных землях захотелось нам уже прочно обосноваться в Волковыске. Все, что заработали в Казахстане, вложили в свой дом по улице Доватора. Строили весело, дружно, приглашали «на толоку» друзей, после работы устраивали вечерки с песнями и танцами прямо во дворах. Наша молодежь вся передружилась на этих вечерках. И в 1962 году мы справили новоселье. А кроме денег вложили в него столько силы и любви, что дом получился на загляденье, приятно в нём было жить, растить детей, встречать близких и петь вместе с ними за накрытым праздничным столом. Насадили сад, и он стал радовать белоснежным цветением весной, прохладной тенью в жару и дарами осени… В новом доме у нас родился сын Игорь. Уже из своего дома осенью 1963 года пошла в школу Валя…

Слушал я взволнованный рассказ Зои Андреевны о своем житье-бытье, и думал о том, что вся суть женщины, ее предназначение раскрывается в семье. По тому, с какой любовью рассказывала она о детях, внуках и правнуках, чувствовалось, что это центр притяжения не только физических, но и всех ее духовных сил.

Особенно гордится она старшей дочерью. Валентина Адамовна получила высшее инженерно-строительное образование и шестнадцать лет проработала в БТИ нашего города, семь лет его начальником. Последнее место ее работы — директор государственного риэлторского предприятия в Минске.

Алла Адамовна по профессии бухгалтер и нашла применение своим способностям сначала в банке Белагропрома — а потом в Белстройбанке. Сын Игорь Адамович вырос в умелого и толкового строителя.

Зоя Андреевна точно знает, что везде, где бы ни трудились, ее дети работали с полной отдачей, не перекладывали того, что им было положено сделать, на чужие плечи, отвечали головой за свой участок работы. Как она сама, как ее Адам. Детям было с кого брать пример.

С таким настроением трудилась Зоя Андреевна на разных предприятиях Волковыска: на растворном узле, и на маслозаводе, и в воинской части, и в госстрахе… Она была единственной работницей, кого администрация молочно-консервного комбината перевела из маслозавода в новое здание, когда старое было закрыто. Здесь–то она и запела.

 

Шикарный голос

А случилось это так, по словам Зои Андреевны. В 1989 году закончилась реконструкция Волковысского молочно-консервного комбината без остановки производства, проведенная французскими специалистами. И на прощание с иностранцами руководство комбината решило дать им благодарственный концерт силами своих работников. Стали собирать явные и скрытые таланты. Одним из ярчайших талантов в то время был и сам директор клуба комбината Константин Скробатун. Под его руководством все закрутилось и завертелось. Он-то и открыл новую солистку, нашел ей и аккомпаниатора, а дальше рассказывает Зоя Андреевна:

— Оказалось, что слесарь Иван Качан — хороший баянист, он взялся нам с Ядей Круптой подыграть. И мы спели на том концерте «Ромашки спрятались» так, что начальник молочного цеха Татьяна Андреева нас за кулисами расцеловала. Французы энергично аплодировали. Все остались довольны. Так и пошло, уже ни одного концерта без меня не обходилось. Потом я пела дуэтом с Зинаидой Хатьян…

И вот, наконец, и я дождался, когда песня вновь зазвучала в стенах этого семейного очага… Терпение мое было вознаграждено, я услышал тот самый шикарный голос Зои Андреевны Насеко. Он постепенно ширился, рос, освобождаясь от небольшой хрипотцы, словно скидывая с себя следы перенесенной болезни, и я постепенно отдавался его обаянию. Голос был достаточно плотный, и на низах набирал густоту, и обрастал обертонами. Музыканты знают, что именно эти оттенки придают голосу неповторимое своеобразие. В хоре такой голос называют вторым.

У церкви стояла карета,

В ней пышная свадьба была,

Все гости нарядно одеты,

Невеста всех краше была...

Эта давняя история несчастной женской судьбы, насилия над ее чувствами, сколько бы ни слушал ее, всегда схватывает сердце печалью. Любят эту песню женщины в возрасте. А как пели ее мои тети Шуры, участницы войны, одна телефонистка, другая медичка! Казалось, и те голоса вплелись в красивый и мощный голос моей собеседницы. Удивительно, находясь под его обаянием, я не сразу смог вернуться к сегодняшнему дню.

Влагой наполнились глаза певицы, блеснула слезинка:

— Ах, как мы пели эту песню с моей сестрой Галей! Я — вторым, она — первым. Забыть невозможно!

— А в детстве пели? — не удержался я от вопроса. — Хотя какие могут быть песни при немцах?

— Да, взрослые, конечно, не пели. Не до песен было в неволе. А нам, несмышленым, кто мог помешать? При чужих людях я ходила — как в рот воды набравши… А вот когда корову пасла, бывало, заберусь на камни, место это называлось Крушня, встану на валун повыше, кругом никого, и пою во весь голос, разливаюсь соловьем…А что пела, уже, конечно, не помню…

— Мама, ну что ты такую тоску нагнала? — забеспокоилась Валентина Адамовна, незаметно для меня войдя в комнату.

— Да я веселых песен-то почти и не знаю, давай, запевай ты что-нибудь, а я подпою…

Долго уговаривать дочку не пришлось, и Валентина Адамовна нежно запела:

На тропинке, луной запорошенной,

Были встречи у нас горячи.

Не ходи ты за мною, хороший мой,

И в окошко мое не стучи…

— Да что же мы, ни одной веселой-то не припомним!? — спохватилась Валентина. А ну-ка, мама, подпевай!

И полилась песня:

Сёння ў нашай хаце свята,

Калі ласка ў нашу хату,

Гэй, рады спаткаць,

Гуляць дык гуляць!

Радость уносил я с собой из этого дома и от песни, и от сознания, что с песней можно в жизни преодолеть все — и горести, и печали, и беды, и страдания. А если что невозможно преодолеть, то с песней встретить все равно легче.

Не удержался я на прощание от своего уже шаблонного вопроса:

— Зоя Андреевна, как вы считаете, какую жизнь прожили?

— Тяжелую, но счастливую. Я была счастлива со своим мужем. Довольна дочками. Я — богатая бабушка и прабабушка. У меня семь внуков и пятнадцать правнуков. Моему старшему внуку Саше — 41 год, а младшему Диме — 27. Они меня просто обожают. Старшей правнучке Насте — 18 лет, а младшей Еве — два годика. Все растут и радуют своими успехами. Предпоследний по возрасту правнук Рома — просто уникум. Знает столько песен и стихов, просто невероятно! И я могу быть уверена, что мои внуки и правнуки будут жить с песней. Жизнь еще улыбается мне…

Георгий Киселев.

Оперативные и актуальные новости Волковыска и района в нашем Telegram-канале. Подписывайтесь по ссылке!


Правила использования материалов "Наш час" читайте здесь.

Прочитано 1463 раз