Георгий Иванович — сын фронтовика. Он родился в 1939 году и тяготы военных будней изведал с самого раннего детства. В своем творчестве он не раз обращался к теме патриотизма и Великой Отечественной войны. Наверное, поэтому так близки ему люди, по судьбам которых прошла война. И особенно ценит он вклад наших творческих земляков в сохранение памяти о «сороковых-роковых», воспевших великий подвиг народа поэтической строкой. В своем цикле материалов Георгий Киселев расскажет о жителях Волковыска, которых уже нет с нами. Однако своими стихотворениями о войне они оставили немеркнущую память о них в душах волковычан.

Молчанов из породы молчунов

У каждого человека своя судьба. Ее не обойти и не объехать. Но у этих людей, к поколению которых принадлежали Иван Андреевич Молчанов, Сергей Александрович Бондаренко, Виктор Илларионович Осипенко и Владимир Владимирович Столконер, была и одна общая судьба, вобравшая в себя миллионы отдельных человеческих судеб. Эта общая судьба — Великая Отечественная война.Не многим удалось выжить в той страшной бойне. Нашим авторам посчастливилось, но какой ценой?

Стеной повзводно и поротно
Стояли насмерть, насовсем.
Не зря в живых из каждой сотни
Нас оставалося по семь.

По семь! Запомните, кто сможет:
Из ста ребят — лишь семь в живых.
И тех ночами совесть гложет,
Что остальные спят за них.

Ивана Андреевича Молчанова совесть мучила всю жизнь. И часто именно ночами. Тогда он брал ручку или карандаш и склонялся над тетрадью. И опаляла его уже навсегда посеребренные виски война, и стучала в сердце память грозовых лет.

И никакие взрывы на рассвете
Уж не поднимут из земли солдат,
Чья молодость была за все в ответе,
Не ожидая званий и наград.

Мои герои писали для себя, как говорят, в стол. И не считали себя поэтами. И не надеялись, что когда-нибудь их безыскусные стихи обратят на себя внимание читателя. Втайне надеялись лишь на одно, что их рифмованные мысли и чувства когда-нибудь дойдут, достучатся до сердец их детей и внуков, а те передадут их дальше по цепочке, уже правнукам.

Желание поделиться пережитым с близкими и друзьями было сильно у Ивана Андреевича, хотя не вся его военная биография вошла в стихи. Но самые главные вехи его фронтовой судьбы обозначены четко: Москва, Сталинград, родная Волга, многострадальная Белоруссия.

Он прошел войну связистом. Был профессиональным пеленгатором, принимая на слух до 120 знаков азбуки Морзе в минуту и сам отстукивая на ключе свыше ста. Война застала его на действительной службе при штабе белорусского военного округа в Бресте. Где на колесах, а где и пешком прошел Иван Андреевич горькой дорогой отступления через Минск, Смоленск и Вязьму.

Особенную гордость И. А. Молчанову придавало сознание, что он — один из немногих оставшихся в живых участников обороны Москвы и битвы в подмосковных снегах, где наша армия, собравшись с силами, остановила-таки победный марш фашистских войск по Европе. Мне была понятна нескрываемая радость Ивана Андреевича, когда в начале весны 2002 года он показывал мне памятную телеграмму от мэра Москвы Ю. М. Лужкова с благодарностью за защиту российской столицы.

Задумал тогда Иван Андреевич подлатать свое дающее сбои сердце в Москве, и Лужков ответил на его просьбу приглашением: приезжайте в любой удобный для вас момент! Пришло это письмо к Молчанову в 2002 году, но Иван Андреевич решил дождаться весны будущего года, а пока подлечить сердце в местных условиях. Если бы он знал, что время начало отсчет последних дней его жизни! 29 октября того же года его не стало.Каким человеком прошел Иван Андреевич по земле? Счастливым? Да. Несчастным? К сожалению, тоже — да.

Пойти всю войну почти без царапины, воевать под Москвой, в Сталинграде, освобождать Беларусь, штурмовать Кенигсберг — и остаться живым, — разве это не счастье?

Найти свое место в мирной жизни, навсегда полюбить Беларусь, сделать ее родиной своих детей и внуков, стать нужным и полезным человеком в обществе, в послевоенные годы руководить волковысским заводом литейного оборудования, — разве это не счастье?Любил он Беларусь, гордился ее расцветом в составе СССР. Это была для него земля, которую он освобождал и в которую полегли сотни его боевых товарищей.

Я прошел этим адом и боем
Здесь, где ныне в колени берез
Бьется тихо шумящим прибоем
Налитыми колосьями рожь.
На простор золотистого шелка
Заглядясь, угадать не берусь,
Почему все кричит перепелка:
«Беларусь…
Беларусь…
Беларусь!»

Полюбил он и завод, который вместе с коллективом восстанавливал из руин. Особенно по нраву был ему самый жаркий на заводе цех.

Гудит в рассвете цех кузнечный,
Вздыхает горн, гремят шлицы 
О том, что мир наш бесконечный
Не бог сковал, а кузнецы.

Основой его личного счастья, в которое органично входило и общественное служение, была, как и у всякого человека, семья: пятьдесят шесть лет была его верной подругой и надежным тылом неутомимая Наталья Григорьевна. Во второй послевоенный год она подарила ему сына, который на радость родителям рано обнаружил свой талант и стал художником.Но сын не оправдал их надежд на умиротворенную и счастливую старость. На сорок шестом году своей жизни он трагически погиб.

Это произошло в 1992 году, когда Иван Андреевич переступил порог семидесятилетия.Содержание жизни Ивана Андреевича после того рокового дня — это неутешная печаль, растянутая на десять лет. Но всю свою безысходную тоску по сыну он переплавил в стихи, написав реквием, названный им «Плачем о сыне». Думается, что и эти стихи, озаренные светом личной трагедии, так же нужны сегодня, как и стихи, навеянные памятью грозовых лет.

Сергей Бондаренко: фронтовик, учитель и поэт

Очередная публикация из цикла материалов местного поэта, журналиста и переводчика, бывшего работника нашей газеты Георгия Ивановича КИСЕЛЕВА. посвящена ветерану войны, многолетнему бессменному руководителю литературного объединения при редакции нашей газеты Сергею Александровичу БОНДАРЕНКО.

…Невысокого роста, седовласый, чуть сгорбленный от долгой работы за письменным столом, он выглядел вполне обычным человеком, каким я его запомнил. Всегда опрятно одетый, в однобортный светлый костюм, он был похож и на чиновника из райисполкома, и на инспектора роно, и больше всего на директора или завуча школы. Да собственно он и проходил полжизни, в этих самых учителях и завучах Волковысского педучилища. И работал не просто хорошо, а увлеченно, что называется, выкладывался по полной на уроках, воспитывая в будущих педагогах честность, порядочность, профессиональную гордость и любовь к Родине. (А Родина, имя которой было Советский Союз, в то время у нас была большая — от Бреста до Курил). И об этом красноречиво говорят десятки почетных грамот местного и две республиканского уровня, почетный знак «Отличник народного образования БССР». Достигнув 75-летнего возраста, Сергей Александрович еще оставался в штате учительского коллектива педучилища. Словом по внешности он ничем не отличался от других ветеранов его возраста, и только, подойдя к нему вплотную и заглянув в его глаза небесного цвета, можно было увидеть в них нечто необычное… Это были глаза мечтателя и поэта.

Война застала его на западной границе в Карпатах, на новом неподготовленном для боев рубеже. Плохо вооруженные, необстрелянные, недавние курсанты, он сам и его товарищи не смогли оказать серьезного сопротивления оснащенному по последнему слову предвоенной техники врагу. В числе других плененных фашистами он попал в один из концлагерей во Франции, а потом был перевезен в Германию.

Но там, где он выживал, однажды наступил день, когда Сергей Бондаренко оказался на грани смерти. Его, отощавшего и бессильного настолько, что надзиратель принял его за мертвого, уже выбросили в яму, куда кидали останки людей. Он очнулся ночью на трупах и из последних сил пополз наверх к изгороди, окружавшей яму. Десяток метров он полз всю ночь. Если бы он остался внизу, утром его завалили бы новыми трупами, из-под которых он бы уже не выбрался.

В апреле 1945 года его и немногих оставшихся в живых пленных освободила наступавшая Советская армия. И Сергею Бондаренко выпала возможность с оружием в руках отомстить бесчеловечному врагу и за свои унижения в плену, и за гибель своих товарищей. В составе 50-ой гвардейской дивизии он освобождал «злату Прагу».

Теперь трудно сказать, когда в нем пробудилась тяга к поэзии. Может быть еще там, на лагерных нарах, а может быть в то время, когда в качестве работника Щучинского райисполкома колесил по району, где орудовали лесные банды, убивавшие учителей и советских активистов, и каждый день жизни в этих условиях мог оказаться последним? К тому же в глазах партийных властей и местных чекистов он долго оставался неблагонадежным человеком, побывавшим во вражеском плену… А душа чаяла мира, радости и любви. И любовь пришла к нему вместе с поэзией. Она работала учителем в деревне Острино после окончания учебы в Ленинграде. Татьяна Павловна стала ему первой и последней любовью.

Это счастливо совпало во времени — заочная учеба в Гродненском пединституте и приобщение к высокой литературе, к поэзии Пушкина, Есенина, Якуба Коласа и Янки Купалы, Максима Танка, Аркадия Кулешова и других. Питала творчество Сергея Бондаренко и вся советская многонациональная литература, о чем выразительно говорит эпиграф из творчества азербайджанского поэта Самеда Вургуна, предпосланный Сергеем Александровичем своему стихотворению «Пакуль жыву». И все, что было им прочитано и усвоено, побуждало его писать и делиться написанным с людьми. В 1946 году в газете «Гродненская правда» было опубликовано его первое стихотворение. Оно назвалось «Вяртанне на радзіму». И под последним опубликованным его стихотворением «Ганаруся» стоит дата — 1992 год.

В итоге — сорок шесть лет жизни в поэзии. И удивительна скромность поэта, который честно делал на земле свое главное учительское дело и не требовал никаких наград и лавров за стихи, воспевавшие воинские подвиги и мирный труд своего солдатского поколения.

Если задуматься над страницами биографии поэта с позиции современника, то это вполне обычная биография человека, отдающего свои силы и способности труду педагога. Я просмотрел десятки альбомов с фотографиями учащихся и наставников педучилища каждого нового выпуска. И в каждой подобной выпускной фотографии — лица Сергея Александровича и его жены Татьяны Павловны. И дома — вместе. И на работе — рядом. Может быть, это ощущение прочного тыла в лице Татьяны Павловны, подарившей мужу трех дочерей, и давало Сергею Александровичу дополнительные силы для творчества. А когда дочери подросли, то сил для творчества прибавилось еще больше от гордости за них. Все они получили высшее образование и стали мастерами в своих профессиях, уважаемыми людьми в обществе. Старшая Валентина стала диктором на Белорусском телевидении (впоследствии редактор телерадиокомпаниии «Мир»), средняя Татьяна — преподавателем гуманитарных наук в вузах столицы, а младшая Елена известна жителям нашего города как чуткий к людям и умелый аптекарь, провизор по специальности.

Его стихи так же просты и понятны, как и вся его жизнь, любому, даже не слишком образованному, человеку. Более того, они так гармоничны по звучанию, что на них не могли не обратить внимания композиторы, в частности народный артист БССР Юрий Семеняка, который переложил на музыку три стихотворения Сергея Бондаренко.

Его стихи охотно публиковали газеты, они звучали со сцены на всяких смотрах и конкурсах, и с него было довольно этой малой славы. О собственной книге стихов он даже не мечтал. Она вышла из печати при материальной помощи районных властей только через одиннадцать лет после его смерти, в год 60-летия освобождения района от немецко-фашистских захватчиков. И эта книга «Удзячнасць», изданная тиражом в тысячу экземпляров, показала, что у нас в Волковыске жил талантливый и своеобразный поэт, чьи стихи являются нашим народным достоянием, чьим творчеством мы вправе гордиться не меньше, чем урожайностью наших полей и красотой нашего принеманского края. Как жаль, что поэт ее не дождался!

Мне посчастливилось в период моей работы в районной газете «Знамя Октября» неоднократно встречаться и беседовать с Сергеем Александровичем. По состоянию здоровья он уже не мог вести литобъдинение, и этим приходилось заниматься мне. Но я тогда еще довольно слабо ориентировался в белорусской поэзии, и мнение Сергея Александровича по поводу того или иного присланного в редакцию стиха было для меня определяющим: публиковать его или отложить.

Он уже трудно дышал, страдал от астмы, сказались-таки страшные годы фашистской неволи, но всегда был подвижен и неизменно доброжелателен. Как я теперь сожалею, что в свое время, в далекие восьмидесятые годы не наговорился с Сергеем Александровичем, не услышал из первых уст всех подробностей его тяжкой военной и непростой мирной биографии. Мы по-прежнему не всегда внимательны к еще живущим среди нас фронтовикам, блокадникам, детям войны, наивно полагая, что они еще поживут, еще расскажут…

Он писал на все темы, которые предлагала ему жизнь. Но память войны и плена не давала ему возможности воспринимать жизнь только на одной радостной ноте.

Было ў майго бацькі чатыры сыны,
Адзін я дадому вярнуўся з вайны.
Ступіў на падворак, дзе бегаў і рос, —
І сэрца заныла ад гора і слёз.
Паблізу — ні гуку, ні руху нідзе.
Ніхто не страчае, ніхто не ідзе.
Ад хаты бацькоўскай — ні сцен, ні акон.
Не мог зразумець я, ці ява, ці сон.
Мне людзі сказалі: «Мужайся, салдат:
Няма нашай вёскі, няма нашых хат.
Спаліў іх раз’юшаны вораг датла,
Калі тут апошняя бойка ішла».

Это совсем не автобиографичное стихотворение. Здесь поэт выступает от лица своего поколения, и образ солдата, вернувшегося на родное пепелище, собирательный. Вот именно от лица поколения, чья молодость была опалена войной, написаны очень многие стихи Сергея Бондаренко.

Не крыўдую я на ўласны лёс,
Бо ў сваёй жыццёвай кругаверці
Я душы на ўхабах не растрос,
Хоць глядзеў не раз у вочы смерці.
У мяне ёсць ногі, што прайшлі
Паў-Еўропы па дарогах золкіх
І дагэтуль ходзяць па зямлі,
Хоць шчымяць прад слотаю асколкі.
У мяне ёсць крылы — дзве рукі,
Што прыродай дадзены для працы,
Каб у рух прыводзіць мог станкі,
Хлеб расціць і будаваць палацы.

А вот, о ком конкретно горевал и в стихах, и наяву Сергей Александрович, то это о старшем брате Константине:

Мы рассталіся з ім на світанні
У трывожны, у памятны час,
Калі ўзняўся народ на змаганне
І Радзіма паклікала нас.

После войны Сергей Александрович куда только ни писал, чтобы найти брата. А нашел Константина Бондаренко, жителя Одессы, не брата, а, можно сказать, побратима, потому что завязалась у них дружба, которой были нипочем даже многие сотни километров. И Константин приезжал в Волковыск, и старшая дочь Сергея Александровича Валентина с семьей навещала его в Одессе. Так умеют дружить только однополчане, хлебавшие походную кашу из одного котелка. Брата не нашел, а нашел родную душу. Так бывает. Как же призывно звучат слова недавно ушедшего из жизни ведущего передачи «Жди меня» Игоря Кваши: «Ищите и ждите, несмотря ни на что!»

Кстати, есть у Сергея Бондаренко стихотворение о фронтовом котелке.

Ці ж не разам з табой, кацялок,
Я праз воды прайшоў і агні
І ў Берліне свой стомлены крок
Супыніў у маёвыя дні?!

В один из незабываемых вечеров мы с дочерью поэта Еленой и ее мужем Николаем долго сидели над архивом Сергея Александровича, открывали его папки с аккуратно сложенными стопками отпечатанных на пишущей машинке стихов, смотрели семейные фотографии, вникали в рукописные листы, в странички из записной книжки. И вместе переживали, что все дальше и дальше в историю уходит от нас это поколение, вынесшее на своих, далеко не богатырских, плечах такую страшную войну, переломившее хребет германскому фашизму, отстоявшее свободу Отчизны, а после войны вставшее на строительные леса, и к станку, и за штурвал комбайна, и в операционные, и за стол педагога! И наше счастье, что мы не просто еще видели этих людей, но вместе с ними работали и жили, учась у них мужеству и любви и к своим ближним, и к своей Беларуси, краше которой нет края в целом мире.

Журналист и поэт с душой моряка

Сегодня Георгий Киселев вспоминает неисправимого жизнелюба, весельчака, балагура, вообще очень шумного человека, который брал на себя общее руководство в любой компании, друга и сотрудника нашей газеты, члена Союза журналистов и поэта Виктора Илларионовича Осипенко.

Георгий Киселев: — Вот я словно бы вижу его перед собой с неизменной улыбкой и готовой сорваться с губ шуткой. Мне кажется, в каком бы наряде он не появлялся в редакции, в отвороте его всегда распахнутого ворота виднелся треугольник тельняшки. Потому что за этой приметой флотской экипировки жила и переживала за все на свете душа моряка.

А душа моряка — это, знаете ли, особая субстанция, которая и в сугубо сухопутной жизни все воспринимает на свой лад и по-иному ко всему относится. И видит все по-своему.

Скажет: «Вьюги загуляют скоро…»
Что ж! Наряд зимы всегда красив.
Дальний бор покажется линкором,
Уплывающим в морскую синь.

Ну, может быть, на линкоре Виктору Осипенко и не довелось служить, но этот грозный военный корабль для него не умозрительное понятие. Видел он и линкоры, и крейсеры на Краснознаменном Балтийском флоте с борта своего гидрографического судна «Восток», где после окончания мореходки начал службу в мае 1937 года котельным машинистом. Задачей корабля было: обеспечить встречу и проводку по фарватерам торговых судов, шедших с запада в Ленинград и обратно. Так что Виктор вдоволь нагляделся и на зарубежные корабли, и на берега чужих стран.

Шотландия — в сиреневом тумане,
А берег кольский стал уже далек.
Домой вернувшись, мы нежнее станем,
Свиданье наше состоится в срок. 

В этих строчках слова «нежнее» и «свидание» убедительнее других говорят о том, чем живет моряк вдали от берега в многодневных морских походах. Но встретил Виктор девушку своей мечты только через семь лет после начала службы. А до этой встречи надо было еще пройти немало морских миль и земных верст дорогами войны.

Начало войны Виктор встретил в Таллинне и был очевидцем и участником событий, связанных с эвакуацией Главной базы флота из Таллинна в Кронштадт. Уже после войны Виктор Илларионович в своих воспоминаниях писал, что накануне эвакуации его корабль загрузился минами и ушел в финские шхеры, а Виктора оставили на берегу корректировать огонь корабельных орудий. И он остался жив, а все его друзья по службе погибли — корабль «Восток» подорвался на немецкой мине. Из всего экипажа судна из воды было подобрано 40 человек. Так ангел-хранитель первый раз спас Виктора от гибели.

Эту красивую фразу я записал со слов Владимира Викторовича Осипенко, который многое мне поведал о своем боевом батьке не только как его сын, но и как его серьезный биограф. А второй раз ангел укрыл Виктора своими крыльями от бомбежки, когда он был назначен в команду конвоя №1 на транспортный корабль «Казахстан». Из девяти транспортов конвоя, перевозящих личный состав и раненых, к месту назначения, в Кронштадт, прибыл только один — «Казахстан». Все остальные остались лежать на дне Финского залива.

Долго мы беседовали с Владимиром в тот вечер и вместе читали на компьютере тот материал, который он собрал о своем отце. Честное слово, я был и удивлен, и поражен и количеством собранных Владимиром документов, и грамотным порядком следования фактов отцовской биографии, а еще лаконичным деловым стилем их изложения. Чтобы сделать такое, надо обладать и талантом исследователя, и вкусом к архивной работе, и нежной сыновней любовью к человеку, давшему жизнь Владимиру и еще двум его братьям. Ведь далеко не каждый сын так детально проследит весь боевой и житейский путь человека, чье славное имя стало ему отчеством. А Владимир написал и разместил на электронном носителе настоящее досье на отца, в положительном смысле этого слова, подкрепленное документами из архивов и ссылками на военно-исторические источники. Более того, мой собеседник не остановился на исследовании жизни своего отца, а пошел дальше вглубь крестьянского рода Васипенковых, из недр которого и вышел боевой моряк Виктор Осипенко.

Из Кронштадта раненый Виктор был эвакуирован вместе с госпиталем в Ленинград, где его застала блокада. Вот именно в этот период Васипенков Виктор стал подписывать свои письма домой фамилией Осипенко. Скорее всего, в этом переходе из Таллинна в Кронштадт, во время бомбежек конвоя и ранения им были утеряны личные документы. И какой-нибудь малограмотный писарь на свой лад записал фамилию раненного краснофлотца. Так что он был самый настоящий русак из деревни Мышково Велижского района Смоленской области.

Но не пришлось матросу Виктору Осипенко слишком долго отдыхать на госпитальной койке в Ленинграде, куда он попал после ранения во время морского перехода. Отлежавшись, Виктор оказался в блокированном немцами Ленинграде и был мобилизован на его оборону. После прорыва блокады попал под Сталинград. На корабле Днепровской военной флотилии освобождал наш белорусский город Пинск.

Это произошло 13 июля 1944 года во время боев за Пинск, который освобождала от фашистов Днепровская военная флотилия, и корреспондент газеты «На боевом галсе» старшина второй статьи Виктор Осипенко проявил в этот день мужество и отвагу. За бой он был представлен к награде — ордену Отечественной войны второй степени. Вот выписка из наградного листа:

«13 июля 1944 года командованием бригады тыла поставлена задача: доставить боезапас в г. Пинск десантным частям, которые сражались на улицах города, не имея боезапаса. Тов. Осипенко, находясь на див. тральщике в качестве корреспондента, добровольно пошел на выполнение этого опасного задания. Река, через которую необходимо было переправлять б/з, обстреливалась пулеметным и минометным огнем противника. Тов.Осипенко совместно со старшиной I-й статьи Виноградовым вплавь, под огнем противника, с тросом в руках переплыл реку. Закрепив трос на правом берегу, они обратно переплыли реку, погрузили в баржу б/з, закрепив ее к тросу, начали ее переправлять.

В это время баржа села на мель, немцы открыли по ней сильный огонь. Тов. Осипенко вновь бросился в воду, в плавь добрался до баржи и под огнем противника обеспечил снятие баржи с б/з с мели, после чего доставили ее к месту назначения. После выгрузки боезапаса с баржи, было эвакуировано 30 чел. тяжелораненых и доставлено 40 чел. подкрепления. Вся эта работа проводилась под ожесточенным огнем противника, несмотря на это задача, поставленная командованием, была выполнена — получив б/з, десантные части перешли в наступление».

Остаться живым после такого боевого крещения — это редчайшая удача. Видимо, пришлось-таки изрядно «попотеть» ангелу-хранителю отважного краснофлотца, защищая своего подшефного от вражеских пуль. И сам Виктор Илларионович имел все основания впоследствии написать:

 

Проходит жизнь, пестра, словно цыганка,

Мечты свои по картам разменяв.

Счастливую рубашку наизнанку

Одела, видно, мама на меня.

 

Видимо, права была мама, защищая своего сына вывернутой наизнанку рубашкой, чтобы в будущем не сглазили ее дитя. Такая есть народная примета. Иначе бы не встретил в феврале 1944 года в Киеве девушку своей мечты Тамару, которая уже в мирные годы подарила ему трех богатырей. Иначе бы не прошел долгий и славный путь скромного районного журналиста, чье перо воспевало трудовые подвиги земляков и боролось со злом.

По-разному приходит человек в газету, движимый желанием послужить людям пером и талантом журналиста. Наверно, это не самый легкий путь — через огонь и пороховой дым войны. Но раз вкусив трудной доли добытчика новостей и увидев опубликованным свой первый материал, человек прирастает к газете и умом, и сердцем. Видимо, нравилось балтийцу выражать свои мысли и впечатления на бумаге, видеть свои заметки опубликованными во флотской и армейской печати. Еще во время войны его талант не остался незамеченным, и уже под Сталинградом Виктор Осипенко попал служить в редакцию дивизионной газеты и в ее составе прошел весь остальной воинский путь — вплоть до Берлина.

В послевоенные годы капитан-лейтенант в отставке Виктор Илларионович Осипенко работал редактором политотделовских газет Берестовицкой и Сопоцкинской МТС (машино-тракторных станций), заместителем редакторов волковысской и мостовской газет, председателем колхоза в Волковысском районе и снова в зельвенской и волковысской газетах. И все эти годы, по свидетельству Тамары Федоровны, ее муж писал стихи.

У поэтической музы весьма сложные взаимоотношения с музой газетной: каждая из них стремится перетянуть бедного автора на свою сторону. А он вынужден попеременно угождать то одной, то другой, может быть, оказывая одной предпочтение втайне от другой.

И газетчик он был что надо! Мог писать так метко и хлестко, что его статьи вызывали большой общественный резонанс. Многим подписчикам «Нашего часа» памятна его полемическая статья под острым заголовком «Дворец для бюрократов». Это о том многоэтажном здании ПЭС, которое тогда, лет двадцать назад, еще только строилось. Можно было, конечно, не соглашаться с точкой зрения автора, но поражал его критический запал, умение убеждать и вести за собой читателя.

Знать бы фронтовику, прошедшему сквозь лишения войны и послевоенную разруху, что наступит время, когда дворцы, не чета новому тогда зданию ПЭС, будут возникать сотнями, и не для общественного пользования. А по сравнению с апартаментами банков и офисов богатых предпринимателей сегодняшнее здание электрических сетей будет выглядеть более чем скромно.

Читателя стихов Виктора Осипенко в недавно выпущенном альманахе ждет приятное чувство узнавания через них родных мест и реалий нашего принеманского края. Даже названия его стихов говорят сами за себя: «На Припяти», «Зельвенское море», «Ночь на Щаре», «В Деречине», «Березка над Росью», «Шведская гора», «Замковый лес».

И все же в большинстве стихов военные впечатления автора оказываются за кадром, всего лишь пять стихотворений из небольшого творческого наследия В. И. Осипенко посвящены Балтике и флотской молодости автора. Пусть всего пять, но зато какой силы и точности слова!

 

Пусть счастье от меня уйдет куда-то,

Зарею уплывет за горизонт —

Останутся три нерушимых клятвы:

Любовь матроса, Родина и Флот!

Матросской верной любовью окружал Виктор Илларионович не только жену и детей, но и друзей, которых у него, по свидетельству Владимира Осипенко, было немало, и он любил их собирать в тесный круг и петь с ними песни фронтовой поры. Любил охоту, рыбалку, и не ради уловов или трофеев, а ради общения на лоне природы, брал в эти походы своих сыновей. Он любил жизнь и она ему отвечала тем же.

Вот уже почти двадцать четыре года его нет с нами, полтора года назад ушла в мир иной к мужу и Тамара Федоровна, недавно не стало и среднего по возрасту их сына Леонида. Тем крепче дружат теперь два брата, Станислав и Владимир. А память о талантливом деде бережно хранят и внуки Виктора Илларионовича.

Время к нам, людям, и безжалостно, и безразлично, а мы заполняем его своим трудом и делами, делаем его зримым нашими свершениями для следующих поколений. В череде таких свершений — наши мысли и чувства, запечатленные в стихах.

Давайте же почитаем стихи Виктора Илларионовича, немногословные, может быть не очень яркие с точки зрения высокой поэзии, но зато простые и искренние, каким и был их автор.

«БОЛЬ И СОВЕСТЬ ТЕХ ЛЕТ…»

С особым чувством я пишу сегодня о хорошем, добром человеке, которого знал тридцать лет, столько времени - сколько сам живу в Волковыске. Александр Шпакович. Наверняка есть в нашем городе люди, которые называли его по имени-отчеству. Для меня же он навсегда останется Сашей. Я проводил его в последний путь совсем недавно, всего лишь два с половиной месяца назад. И утрата еще свежа, и его место в моем сердце не занято никем.

Это был очень энергичный человек, умный, хваткий, не упускающий выгоды, умеющий выбить для своей семьи все блага, какие только могло предоставить еще в советское время государство человеку, который по своей юношеской оплошности стал инвалидом. Однажды нырнул в воду на нашем городском озере, которое мы все называем «дамбой», и, ударившись головой о дно, повредил позвоночник в области шеи. Собственно говоря, как мне потом рассказывал его отец Георгий Николаевич, можно было довольно просто исправить повреждение в первые же часы после несчастья, и сын прожил бы жизнь вполне здоровым человеком, но в больнице не нашлось специалиста по этой части. И потом в какие только клиники Советского Союза, к каким только светилам медицины ни обращался отец Саши, все только разводили руками - поздно, и весь разговор!

Где-то в конце восьмидесятых Саша прислал свои стихи в редакцию газеты «Знамя Октября», где я тогда работал и заодно вел занятия в литобъединении, принимал все письма со стихами. Стихи, конечно же, были не совсем удачными, но через них явно проблескивала «божья искорка» автора. Я посчитал нужным познакомиться с ним. Первое впечатление от знакомства было и удручающим, и в то же время радостным. Да, я увидел немощного человека, который без помощи жены не мог даже напиться, не говоря уже о всех прочих своих потребностях. Но я увидел его внимательные серо-голубые глаза, какие светились таким непередаваемым интересом к жизни и ко всем ее проявлениям, которым мог бы позавидовать и любой человек, твердо стоящий на собственных ногах.

Я увидел человека, для которого жизнь без творчества просто немыслима. Поговорив с ним в тот первый раз, я понял, что он - хорошо информированный обо всем человек - и на районном уровне, и в масштабе страны, и в международной обстановке. У него были свои неординарные мысли и о так называемой «перестройке», и о популярной тогда общественной кампании за трезвость, и о многом другом, что волновало людей. А еще он хотел, как можно быстрее, освоить ремесло сочинения стихов и ждал от меня в этом помощи.

Конечно, я не мог не откликнуться на его желание, и наши встречи стали, более или менее, регулярными. Он присылал мне свои сочинения в редакцию, а я шел обсудить их к нему, сначала на квартиру по улице Советской, где он жил вместе с родителями, а потом по улице Победы, где он поселился уже со своей женой. Меня радовало и удивляло, с какой жадностью и нетерпением набрасывался этот человек на все новое, как быстро осваивал секреты ремесла, увлеченно читая книги авторов, которые я ему предлагал. Каждое имя и каждая книга были для него открытиями. Вскоре в наших разговорах имена Михаила Булгакова, Андрея Платонова, Виктора Некрасова, Николая Заболоцкого, Бориса Пастернака, Марины Цветаевой звучали как пароли единомышленников.

А однажды я решил провести очередное занятие литобъединения в квартире у Саши, конечно, предварительно заручившись его согласием. И у Саши появилось сразу много новых друзей, которые впоследствии стали общаться с ним самостоятельно. А стихи нового члена литобъединения стали появляться почти в каждой литературной страничке районной газеты под именем Александр Сазанович. Не знаю, по какой причине, но Саша предпочел печататься под девичьей фамилией своей мамы Галины Васильевны. Может быть, из чувства особой благодарности ей, давшей ему жизнь и столько пострадавшей из-за трагедии сына.

И что любопытно: первые годы нашего общения Саша развивался как поэт, пишущий на общественные темы. Он писал о своем коммунальном детстве, о фронтовиках-инвалидах, о памяти жесткой войны, о Дне Победы. Именно эти стихи я и предлагаю сегодня читателям. Некоторые их них были тогда опубликованы в газете «Знамя Октября». К счастью, они сохранились в моем архиве, чтобы показаться из него именно в то время, когда они больше всего нужны - в год семидесятилетия нашей Победы.

Вчитайтесь в них, и вы ощутите, как они современны, как созвучны нашим мыслям и чувствам, нашей глубокой благодарности отцам и дедам, положившим на алтарь Победы не только свою молодость, но и саму жизнь. Саша написал эти стихи не только для того, чтобы увидеть их в газете. Его пером двигали и личные переживания, связанные с некоторыми страницами биографии предков. Его дед по отцу Николай Владимирович Шпакович, проживая с семьей в оккупированной немцами Польше, участвовал в сопротивлении гитлеровцам и по приказу подпольного комитета заложил взрывчатку в здание паровозного депо на станции Черемша. Фашисты арестовали отважного подпольщика, и больше из родных его никто не видел. Вот тогда-то Сашина бабушка Капитолина Аркадьевна спешно собрала детей и перебралась в наш Волковыск. А через много-много лет внук героя посвятит ему такие строки:

Поле там - песок да глина,
Среди поля высота,
Безымянная могила
Без надгробья и креста.

Все свои стихи, разумеется, Саша читал своей верной спутнице по жизни, своей Тане. Она стала не только его первым слушателем и критиком, но и полностью разделяла с ним его интересы, а что касается памяти славного героического прошлого нашего народа - то здесь она была его единомышленником. Тем более, что ее отец Константин Тимофеевич Нинартович, уроженец д. Сороки Щучинского района, прошел всю войну сапером, был контужен, участвовал в освобождении Варшавы, во взятии Берлина, имел шесть советских и польских медалей и среди них главную солдатскую награду - медаль «За отвагу». А также за свой ратный труд получил в течение последнего года войны девять благодарностей от Верховного главнокомандующего И. В. Сталина.
Вдохновленная воинскими подвигами своего боевого батьки, Татьяна Константиновна и сама совершила подвиг - связала свою судьбу с человеком, лишенным возможности движения, родила ему сына, успехами которого на музыкальном поприще старший Саша еще успел погордиться.
Младший Саша пошел по стопам своего деда, известного в нашем городе музыканта духового оркестра Георгия Николаевича, освоил дедовский кларнет, уже во время учебы в Белорусской государственной консерватории, одержал ряд побед на молодежных международных конкурсах, а теперь завершает музыкальное образование в Польше, в консерватории г. Гданьска. Когда я навещал эту дружную семью, у нас только и было разговоров, что о младшем Шпаковиче, который так радовал своих терпеливых родителей.
Теперь Александр Шпакович-старший для меня полностью перешел в область духа, пополнил череду тех людей, которые в течение моей, уже достаточно долгой, жизни одарили меня дружбой, и которых я с благодарностью поминаю во дни печальных тризн. Всех их я еще раз помяну и в наш великий праздник - в День Победы. Они имеют право появиться в этот день перед моим духовным взором как дети и внуки тех, кто одолел коварного и страшного врага и ковал Победу в тылу.
Георгий Киселёв,
член Союза писателей Беларуси.

Александр Шпакович.

Кинохроника

Фильм без звука, из архива,
Кадры довоенных лет.
Пробегают суетливо
Люди (их уже всех нет).

На экране дети, лица,
Незнакомые черты.
Мирный город веселится,
В парке - танцы, смех, цветы.

Кадр сменяется за кадром,
Дата - сорок первый год.
И фашистская армада,
Сокрушая все, ползет.

Вот над мальчиком убитым
Наклонилась мать в слезах
Следом кадры - инвалиды
Едут с фронта в поездах.

Едут в тыл, без ног, слепые,
Из санбатов - за Урал.
Кто домой, в места родные,
Кто - с гармошкой на вокзал.

И нельзя смотреть без боли
На протезы, костыли,
На детей, на женщин в поле,
Что в плуги себя впрягли.

Снова вижу на экране:
Дети, сорок пятый год,
Дрезден на переднем плане
Весь в руинах предстает.

И хоть нету титров, звука,
Все без слов понятно мне, -
День Победы! - и друг друга
Поздравляют все в стране.

Кончен фильм. Вся юность деда
Здесь прошла передо мной.
Навсегда остался где-то
Он лежать в земле иной.

Может, в схватке рукопашной
Или в танковом аду,
Он погиб в бою однажды.
Где же я его найду?

Поле там - песок да глина,
Среди поля высота,
Безымянная могила
Без надгробья и креста…

Звезды

Сколько могил без звезд и крестов
На нашей земле горемычной,
Сколько родных сыновей и отцов
Лежат безымянной притчей.

О многих из них никогда не узнать,
Такая им выпала доля.
И, может быть, чья-то вдова или мать
Их ждет, изнывая от боли.

В который уж раз до зари в тишине
Читают они похоронки,
Надеясь - вернутся по снегу, стерне
Солдаты из дальней сторонки.

Продутые ветром, омыты дождем,
Могилы солдатские стынут,
В тиши зарастают травою, жнивьем,
Кустами малины, калины.

Тела их с корнями навеки сплелись.
Их вера в Победу не меркнет.
Взирает очами солдатскими высь
На землю в победной поверке.

В их память весною украсят цветы
Забытые где-то погосты.
И смотрят ночами на них с высоты
Их вечные спутники - звезды.

Воспоминание

Помню я: мы когда-то мальцами
Деньги клянчили у матерей,
И на рынок за леденцами
Мы бежали гурьбой - кто скорей.

Возвратясь из Берлина, Мадрида
В инвалидных колясках, без ног,
Торговали там инвалиды:
За пятак - один петушок.

На груди ордена и медали
За победу, отвагу в боях.
Улыбался с них в профиль Сталин,
А у бывших солдат - грусть в глазах.

Растянув фронтовую трехрядку,
В старых кепках, потертых х/б,
Заводили «Катюшу», «Тальянку»
О нелегкой солдатской судьбе.

Обгоревшие в танках когда-то,
Проклиная осколки, войну,
Часто пели они про солдата,
Что не встретил Прасковью-жену.

И людьми переполненный рынок
Замолкал, песню слушая ту.
Доставали из сумок, корзинок
Кто что мог - папиросы, еду.

Возле них мы, мальчишки босые,
Проводили весь день дотемна
И не знали тогда - по России
Сколько их разбросала война.

По вокзалам, вагонам немытым,
Без семьи, и в жару, и в мороз,
Боль и совесть тех лет - инвалиды -
Пели грустно под грохот колес.

На дорогах и рынках, сутулясь,
В инвалидных колясках, без ног,
Продавали нам, жителям улиц,
За пятак леденец-петушок.

И теперь в парке майской порою,
Ветеранов заслышав гармонь,
Той поры инвалида-героя
На плече ощущаю ладонь.

Коммуналка

Коммунальные квартиры -
Кухни общие, сортиры,
Всюду полки, тара, сор.
Проходные коридоры,
Анонимки, сплетни, споры,
Постоянно чей-то взор.

В кухне ссорятся соседки,
Все отдельно - табуретки,
Стол, кастрюли, керогаз.
Друг о друге каждый знает,
Кто и сколько выпивает
И за то в долгах погряз.

Городские коммуналки,
Вместе Нюрки, Верки, Галки, -
Целый дом гремучих змей.
Во дворе мужья в картишки
Режутся без передышки,
С проигравшего - «портвейн».

В коммуналке в годы эти
Познавал я все на свете:
И страстей земных накал,
И застой, и заварухи,
Жизнь и смерть без показухи,
Без кривых в углах зеркал.

Кто сошелся, кто развелся.
Кто в тоске, в слезах извелся,
Кто мечтал догнать успех,
Но все склоки, сплетни, беды
Забывались в День Победы
За одним столом на всех.

Поднимали дружно тосты,
Ели, пили, пели вдосталь,
Не скрывая слез поток,
Обнажая хором души,
И «Землянку», и «Катюшу»,
И про синенький платок.

Жили, как велела совесть,
То дружа, то снова ссорясь
Среди свадеб, похорон.
Есть во мне твоя закалка,
Так прими же, коммуналка,
Благодарный мой поклон!

Осень

Что за дивная осень!
Вся в багровом огне,
И октябрь подморозил
Опята на пне.

В узелках паутины
Чуть дрожат на ветру,
Заполняет низины
Туман поутру.

Я рисую пейзажи,
А вокруг тишина,
И не верится даже,
Что где-то война.

И огонь настоящий
Плавит танка броню,
И мальчишка горящий
Проклинает войну.

Мечта

Хотелось бы мне все, что снится,
Со мною чтоб сбылось наяву,
Чтоб мог я взлететь, словно птица,
В звенящую высь-синеву.

Парить над лесами, холмами.
Всю пущу измерить крылом.
С кричащими в небе стрижами
Промчаться над желтым жнивьем.

От древнего Гродно до Минска
Увидеть свою сторону
И только над Неманом низко
Лететь, чтобы тронуть волну.

На быстрой его середине,
Где смотрятся в воду мосты,
Струю зачерпнуть - и в Хатыни
Полить на могилах цветы.