Каждая из них помнит отдельные детали, которые по мере их рассказа складываются в трагическую картину.

…Страх, поселившийся в душах людей с первых дней оккупации — ежедневный, еженощный, ежечасный. Слухи об арестах и расстрелах жителей соседних сел и хуторов, зачастую — родственников, друзей, знакомых. Подстерегающая на каждом шагу опасность, когда спусковым крючком может стать любое слово, жест, самое невинное действие. А те, кто осмеливался на поступки, хотя бы намеком смахивающие на сопротивление, рисковали в десятки раз сильнее.

И все-таки люди умудрялись не только жить, не теряя рассудка, в этих жутких условиях, но и помогать другим. Прятали от гитлеровцев и полицаев попавших в окружение красноармейцев, снабжали едой партизан. Именно такая помощь стоила в итоге жизни Георгию Гордиевскому, его жене Марии и четверым детям. Старшему, Ивану, было 22, младшей, Лиде — 8. А между ними 19-летняя Вера и 11-летний Иосиф (Зиновий по документам). Пятую, 14-летнюю Настю, забрали на работы в Германию. И только ей посчастливилось выжить.

Мы подходим к месту, где когда-то был хутор Гордиевских. Посреди колосящегося поля бугром выделяется пятно яркой зелени. Если подойти ближе, можно увидеть несколько полускрытых сочной травой и кустарниковой порослью валунов. Это все, что осталось от дома и хозпостроек. И то, что подумалось в эту минуту каждой из нас, одна из моих спутниц высказывает вслух:

— Усё ж такі не прападзе кроў чалавеча. І месца засталося, і не загаралі яго, не засеялі, і нічога тут не вырасла…

В километре от бывшего хутора, у перекрестка, от «гостинца» отходит дорога на Верейки. По этой дороге везли в 1943-м обреченную семью, глава которой попал в засаду и был застрелен, когда нес продукты «окруженцам». Может, и жестко прозвучит, но тем самым судьба уберегла его от еще более страшной участи — видеть, как истязают и убивают жену и детей.

Мария, два ее сына и две дочери были доставлены в село и брошены в подвал. Мы возвращаемся в Верейки, и Нина Михайловна Демидок показывает, где все происходило. Он сохранился рядом с административным зданием, тот подвал, в котором держали несчастную семью, откуда их уводили на пытки и куда возвращали на муки. Тот страшный подвал, где повесилась 19-летняя Вера, не в состоянии больше выносить жестокие издевательства палачей. Пытались ли родные ее удержать? Или понимали, что другого выхода нет? Или сами были уже так истерзаны, что просто ни на что не осталось сил? Этого никто никогда не узнает. А через несколько дней после Вериной смерти вывели за подвал и расстреляли остальных. Тело Веры бросили в ту же яму, в которой закопали ее мать, братьев и сестер. И люди утверждали, что только она одна была по-настоящему неживая, когда их торопливо забрасывали землей. Потому что после войны, когда пришло время для достойного погребения жертв геноцида, творившегося фашистами на белорусской земле, и яму раскопали, чтобы перезахоронить останки, все погибшие не лежали, а стояли в ней. Кроме Веры…

А когда война закончилась, домой вернулась Настя Гордиевская. Точнее, это она так думала — что возвращается домой. И летела как на крыльях, а люди с хуторов выходили из своих домов и молча шли за ней, не смея сказать, что спешить ей некуда. За них Насте все сказало пепелище на месте сожженного родного дома…

Позже она перезахоронила свою семью на кладбище в Верейках. А потом вышла замуж и уехала далеко от родных мест. Пока в силах была, приезжала навестить могилку. Когда уже не могла — людей попросила посмотреть, как там. И люди всем миром — бывшие соседи Гордиевских, родственники погибших — решили, что пока время совсем не стерло едва заметный холмик земли, нужно ставить памятник. Как сказала Лидия Викторовна Степанчук, та самая Лида Пилецкая: «Яны ж за людзей загінулі, каб другім людзям лепш жылося».

Райисполком и райвоенкомат народную инициативу поддержали, откликнулись руководство СКУП «Волковысское» и местный предприниматель Валентин Гжимайло. В июле 2009-го на могиле Гордиевских был установлен красивый памятник. На нем шесть имен, но одна фамилия, шесть дат рождения, но одна дата смерти — 1943 год. И Настя Гордиевская — Анастасия Георгиевна Хакало — все же нашла в себе силы приехать из Краснодарского края на торжественное открытие. С ней приехали дочь и внук. Для Георгия Гордиевского они — внучка и правнук. И хотя он погиб еще до их рождения и ничего о них не знает, важно, что они — знают. О том, что он был, что погиб за людей, что беспощадная война отняла всю семью у их мамы и бабушки. И о том, что жертва семьи Гордиевских не была напрасной, если люди до сих пор хранят о них благодарную память.

Хранят и сегодня, спустя 14 лет после того, как мы прошли «гостинцем» на Залучаны и дорогой на Верейки по следам событий далекого 1943 года. Хранят накануне года 2024, когда Беларусь будет отмечать 80-летие своего освобождения от немецко-фашистских захватчиков. Нина Михайловна Демидок (десятилетняя Нина Лапа в 1941-м) позвонила мне с просьбой передать через газету благодарность тем, кто ухаживает за могилой расстрелянной семьи. Георгий Гордиевский был родным братом матери Нины, так что она — его родная племянница. В ее 92 года Нине Михайловне сложно добираться из Росси в Верейки, поэтому побывать на кладбище и проведать похороненных там родных удается редко. Такая возможность выпала недавно, когда дочь и зять приехали из Питера на машине. Собирались с мыслью о том, что давно уже никто там не был, все запущено и нужно будет навести порядок. Взяли метелку, тряпочки. Ничего этого не потребовалось: на месте захоронения Гордиевских царил идеальный порядок. После этого и позвонила растроганная Нина Михайловна в редакцию — чтобы узнали мы, кто за могилкой ухаживает и передали от нее большое спасибо. А мы позвонили в Верейковский сельский Совет. Председатель сельсовета Анатолий Казимирович Стасюкевич сообщил, что заботы по уходу взяли на себя пионеры из Верейковской средней школы. А заодно рассказал, что памятник был реконструирован, уложена плитка. Средства на это выделялись из районного бюджета.

Конечно же, мы с Ниной Михайловной не могли не повидаться. И хотя прошло уже почти полтора десятка лет с нашей встречи, когда она и ее подруги рассказывали мне трагическую историю расстрелянной семьи, очень живо предстал перед глазами обеих тот ветреный летний день и дорога, по которой мы прошли — дорога, ставшая последней для Марии Гордиевской и ее детей. А сейчас мы сидим в чистенькой кухне небольшого домика в Росси и все, что они мне тогда рассказали, кажется страшным сном.

— Вам часто война вспоминается? — спрашиваю. И на глаза женщины тут же наворачиваются слезы.

— Часто. И всегда плачу — столько горя людям принесла, столько близких погубили.

Волноваться Нине Михайловне нельзя — поднимается давление и приходится доставать таблетки. Поэтому срочно меняем тему, достаем семейные альбомы с фотографиями. И моя собеседница сразу веселеет, когда речь заходит о послевоенной жизни. Для нее это было счастливое время. Учеба в школе, а потом в гродненском культпросветучилище. Возвращение в родные места, работа «в культуре», затем много лет — в сельском Совете. Она до сих пор горда тем, что на работе ее ценили, уважали, доверяли самые ответственные дела. Замужество, материнство. Муж, Станислав Михайлович Демидок, работал водителем и прожили они в полном согласии 60 лет. А теперь она осталась одна, но в каждой комнате я вижу фотографии ее мужа. Наверное, так легче — как будто он по-прежнему рядом и можно с ним поговорить.

Время неумолимо. Оно тоже отбирает близких, но память — великое дело! В ней живы все, кто был любим, кем восхищались и гордились, кому обязаны светлыми воспоминаниями и ради кого жили сами. Но хранит она и другие страницы — отпечатки грозных дней, горьких событий и печальных судеб тех, кому не дано было дожить до мирного времени и испытать такое же простое человеческое счастье, каким это время было наполнено для Нины Михайловны Демидок. Одна из таких страниц воплотилась в памятнике семье Гордиевских. Ухаживающие за ним школьники вырастут и передадут эстафету другим, которые придут учиться в эту школу. Так что времени его не разрушить. Как не уничтожить и память, пока она передается из поколения в поколение. Анна Ахматова написала об этом давно, но и сегодня в ее строках — истина.

Где танк гремел — там ныне мирный трактор,

Где выл пожар — благоухает сад,

И по изрытому когда-то тракту

Автомобили легкие летят.

Где елей искалеченные руки

Взывали к мщенью — зеленеет ель,

И там, где сердце ныло от разлуки, —

Там мать поет, качая колыбель.

Ты стала вновь могучей и свободной, страна моя!

Но живы навсегда

В сокровищнице памяти народной

Войной испепеленные года.