Волпа и окрестные деревни — завершающие объекты на пути изгнания немецко-фашистских захватчиков из Волковыщины. Воспоминания местных жительниц о событиях, предшествующих 14 июля, сохранены в школьном музее агрогородка Волпа. Я напомню выдержки из них. Но начну с другого. С женщины. С Ирены Миштель, в девичестве Тамары-Ирены Петуховой, дочери царского офицера, белогвардейца, которая волею судьбы оказалась в наших местах, на родине матери. Здесь, недалеко от Волпы, в деревне Длугополь молодая учительница находилась во время оккупации, а потом стала свидетельницей освобождения города и района. Впоследствии она изложила эти события в одной из своих книг, изданной на польском языке.

Война ее глазами почти ничем не отличается от взгляда на проклятую другими людьми. Страх, голод, холод, смерть и прочие ужасы не обошли стороной и «чужестранку» наших мест. Жила она в небольшой хатенке на две стороны, там же учила детей писать и считать. Чтобы как-то и остаться в живых, и продолжать свое дело, Ирена применяла всякие «хитрости», в которые посвящала и детишек. Например, вместе с учениками выучили около 30 немецких слов и несколько фраз. И когда в класс заходил полицай, немецкий комиссар или солдат, показывала на окно и спрашивала у деток «Вас ист дас?». На что те хором отвечали — «Дас ист фэнстэр». Немец, как правило, издевался над неправильным произношением, но уходил с самодовольной улыбкой. Он был уверен, что никаких уроков нет, а есть собрание людей, желающих выучить немецкий, чтобы угодить «хозяевам».

Школу Ирены посещало несколько десятков учеников, в большинстве — дети до 10 лет. Писали в старых тетрадках, между рядочками, а для отвода глаз Ирена сходила пешком в Гродно и выпросила в библиотеке немецкий учебник, который всегда был наготове на случай прихода нежданных гостей. Конечно, были случаи, когда полицаи и солдаты все верно понимали. Но закрывали глаза за «взятки» в виде пары литров самогонки или куска сала. Замять ситуацию помогал и солтыс (староста).

И все-таки, несмотря на все ухищрения, кто-то выдал учительницу, и в начале 44-го года ее посадили в Волковыске в тюрьму. Она подробно описывает условия, в которых там находились наши люди. Там встретила и освобождение. Этот день Ирена описывает особенно подробно.

— Это было 14 июля, мы услышали звук открывающейся двери и родную речь. Солдаты, освободившие нас, были молоденькие, не больше 20 лет, и худенькие. Но радостные и счастливые. Они посоветовали нам оставаться день-второй в Волковыске, чтобы не попасть на глаза отступающим в сторону Гродно немцам. Мы вместе с солдатами сварили на тюремной кухне вкусный обед и с большим аппетитом его съели, — пишет Ирена Миштель. Это небольшая выдержка из книги.

Там автор очень подробно описывает все звуки, которые узники слышали 14 июля до открытия дверей и откуда они доносились. Описывает чувства, которые испытывали она и ее сокамерники после выхода из тюрьмы. Описывает внешний вид каждого из освободивших их солдат, даже некоторые имена называет.

— 14 и 15 июля над городом беспрерывно кружил советский самолет, из которого по громкоговорителю транслировалось обращение к людям, несущее слова утешения и успокоения. Говорилось, что им уже ничего не грозит, что враг из этого района изгнан, что ужас закончился, что население может расслабиться и заняться мирными делами.

Как оказалось, самолет летал в день освобождения и над Волпой. Об этом Ирена узнала на несколько дней позже, когда вернулась домой, в Длугополь. Бывшая узница немцев на родной земле описывает свою дорогу домой, в деревню, где жила:

— Везде были следы погромов, недавно законченных боев, лежали исковерканные советские и немецкие машины. Особенно печально выглядели населенные пункты. Но пожары уже потухли и больше никто не стрелял. Несмотря на это, в деревнях было пусто, все где-то прятались.

О том, что происходило здесь, на волповской территории накануне освобождения ей рассказала родственница по имени Барбара. Ирена излагает ее рассказ в хронологическом порядке.

Она вспоминает, что 10 июля, в понедельник, немецкий комиссар с женой уехали из Волпы. Частично выехали и жандармы. Люди вздохнули с облегчением, так как был он нелюдим и жесток. Лучшим другом комиссара был пес, который понимал хозяина даже по жестам.

После отъезда комиссара некоторое время единственной властью здесь остались украинские полицаи, которые немного присмирели, но по-прежнему внушали людям ужас из-за своей бесчеловечности. Несколько раньше Ирена рассказывала, что разные были полицаи, но самыми жестокими всегда оставались власовцы.

А чуть позже, к вечеру, пришел еще один жандарм и приказал ее родственнику вывезти всех остальных жандармов, предварительно погрузив на телегу их вещи.

Ночь с понедельника на вторник была неспокойна — за Неманом постоянно стреляли пушки.

Во вторник стрельба продолжилась. Стреляли с одной стороны в другую. Прошел слух, что убегающие немцы всех по пути убивают. К вечеру стало ясно, что это правда.

В среду, 12 июля, жители Волпы и близлежащих деревень выкопали глубокий ров, где провели остаток дня и ночь.

В четверг, 13 июля, снова начался сильный обстрел. Стреляли с двух сторон Немана: с одной — немцы, с другой — русские. Прошел слух, что Мосты и Пески полностью заняты русскими. Небольшой бой задел Волпу. А к вечеру была слышна новая канонада из-под Лунно. Жители по-прежнему прятались кто во рву, кто в лесу.

А назавтра, 14 июля, кружился самолет и вещал об освобождении.

Когда люди поняли, что враг изгнан, и что они снова стали хозяевами на своей земле, то, собравшись в группы, обсуждали позорный побег немцев. Одна женщина сказала тогда: «И зачем Адольфу это было надо?» И так обыденно прозвучали ее слова, что люди окончательно поняли — война завершилась победой «наших». И заплакали, и начали вспоминать утраты.

— Маму нашу немцы забілі. Тут, у Воўпе, фронт быў. Рускія наступалі, а немцы адступалі на Длугапаль. Людзі хто куды ўцякалі. Мы з мамаю пабеглі на Аляксандраўку і схаваліся ў рове ад бамбёжкі. Немцы ўцякалі і крычалі, што рускія ўсіх іх паб’юць. Раптам нямецкі танк стаў страляць па рове. Хто ніжэй ляжаў — выжыў, а хто ўгары — не. Ранілі Якаўцова хлопца і Нямцова. Забілі доктара, яго жонку і няньку іх хлопчыка, а само дзіця паранілі. Потым падабралі яго, але доўга ён не пажыў. А доктара і жанчын там і закапалі. Я з мамаю ў рове ляжала. Бачу — у мамы ўся сукенка ў крыві, кроў плыве проста. Я да яе, крычу, а мама толькі сказала: “Не плач, дачушка”, і выпраставалася ўся, паміраць стала. Я твар ёй хустачкай накрыла, а што рабіць далей — не ведаю. Сама цяжарная, маму не прыцягну. А тут усё гарыць, стрэлы кругом. Так мама і праляжала ў рове яшчэ два дні, пакуль ўсё не сціхла. Мой муж каня знайшоў, паехаў маму забіраць. А я праз які час дзіцё нарадзіла, але яно хутка памярло. Можа, і ад страху таго, што я тады перажыла. А чаго той танк па простых людзях страляў — Бог яго ведае. Вядома ж, немец.., — вспомнила Ольга Ивановна Жукевич.

— А калі нашы прышлі, то немцы сабралі ўсіх граматных людзей, завязлі за Ваўкавыскі лес і расстралялі. У Гледнявічах была настаўніца, родам з Беластоку, звалі яе пані Янка, тут вучыла дзяцей, замуж вышла за Грабіцкага Фелікса, які багаты быў, млын дзяржаў. Было ў той Янкі двое маленькіх дзетак, па шэсць месяцаў ад роду. Калі немцы яе ў лес прывялі, то яна вельмі прасіла іх, каб адпусцілі яе да дзяцей. Немцы яе адпусцілі, але потым у лесе дагналі і застрэлілі. А дзеткі тыя жывуць і цяпер. Адзін нават працуе на польскім тэлеканале, вядзе надвор’е, — вспомнила Камилия Владимировна Строк.

У Воўпе была камендатура, дзе зараз бальніца. Там немцы стаялі, быў камісар ваенны. Ён загадваў на работу да іх хадзіць. Помню, агарод ім абрабляла, гусей скубала. Скажуць ісці — і мусіш. Немцы пасля девяці вечара свет паліць забаранялі. А свіней мы калоць усе баяліся, ноччу смалілі, каб немцы не ўбачылі. А то не толькі забралі б усё, а яшчэ і вінаватымі зрабілі б. І наказаць маглі… Вось як жылося, — вспомнила Сабина Антоновна Яремич.

…Много страшных случаев перебрали в памяти пережившие ужас войны простые мирные люди. Но так и не поняли, для чего Адольф Гитлер страшное зло свершил.