Военное и послевоенное детство жителей деревни Губчицы - Новости Волковыска и района, газета "Наш час"

Электронная подписка на газету Наш час

Суббота, 21 Марта 2020 18:21

Военное и послевоенное детство жителей деревни Губчицы

На первый взгляд Губчицы — обычная, ничем не примечательная умирающая деревня. Поверить, что здесь происходили события, о которых хоть кино снимай, теперь почти невозможно. А ведь было. Причем фильм мог бы получиться любого жанра — от трагедии до мелодрамы.

Далеко-далеко

Деревня Губчицы — одно из самых отдаленных мест в районе. Она расположена в Подоросском сельсовете, а от города ее отделяет почти 30 километров. История деревни немногим отличается от историй других населенных пунктов. В 1796 году Губчицы входили в Волковысский уезд Слонимской губернии. Уже через год — в Литовскую, а еще через два года — в Гродненскую губернию. Уезд не менялся. В те времена деревня имела двух хозяев — одна ее часть принадлежала известному в наших краях помещику Михаилу Грабовскому, а вторая — католическому доминиканскому монастырю.  Численность населения на то время нигде зафиксирована не была.

А вот спустя сто лет от первого упоминания, в 1897 году, в деревне насчитывалось 34 двора и проживало 215 человек. Судя по тому, что в 1905 году уже насчитывалось 235 жителей, а в 1914 — 242, местечко хоть и не быстрыми темпами, но расширялось. Строились дома, в которые приезжали новые семьи. Не раз деревня была под оккупацией — сначала войсками кайзеровской Германии, а потом — польскими войсками.

В 1921 году деревня вошла в состав Польши. Ее принадлежность стала звучать так: деревня Губчицы, Подоросская гмина, Волковысский повет, Белостокское воеводство. В том году деревня насчитывала 259 жителей.

С 1939 года деревня вошла в состав Белорусской Советской Социалистической Республики. А чуть позже, в 1941 году, попала в самую страшную за свою историю оккупацию — немецко-фашистскую. В вой­ну погибли 10 сельчан. Все на фронте. А домой вернулись только двое. Причем из одной семьи.

В 1965 году деревня Губчицы вошла в совхоз «Подороск», переименованный в 2003 году в ГСУП «Подороск». Согласно переписи населения в 1970 году в деревне проживало 225 человек. А уже к 2000 году осталось всего 84 человека в 44 домах. В 2004 году — 72 человека, а в 2011 — 40. Сейчас в деревне зарегистрировано 24 жилых дома, в которых числится 38 человек. Реальная цифра меньше, так как многие пожилые люди живут у детей, а здесь только зарегистрированы. Большая часть проживающих — пенсионеры. Общее подсобное хозяйство сведено к минимуму — 1 корова, 2 свиньи, 1 овца, 29 голов птицы, 5 собак и 5 котов. 

Нынешние немногочисленные жители Губчиц о происхождении названия своего местечка ничего определенного сказать не могут. Хотя версии есть. Внимания заслуживает одна из них — название деревни связано с белорусским словом «губка», что значит «часть пряжи в кроснах». То есть, относится к так называемым «профессиональным» именованиям, указывающим на род деятельности первых ее жителей. Мол, основана деревня теми, кто ткал пряжу — ткачами.

Рожденные в 45-м

Супруги Василий Андреевич и Вера Даниловна помнят, когда их родные Губчицы были относительно большим и очень дружным населенным пунктом. Оба супруга — местные, родились на разных концах деревни с разницей в 6 дней. Он — 22 марта 1945 года, она — 28 марта того же, победного года. В силу возраста войны не помнят. Но с послевоенными радостями и печалями знакомы не понаслышке.

— У нас была многочисленная и дружная семья, хозяйство держали большое, огороды и поля сажали… Жили не бедно, родители старались, чтобы не только голодно не было, но и чтобы излишки на столе водились. Тем не менее, самым вкусным блюдом я считала мучные блины. А если немного медком приправлены, то это праздник был. Но случалось такое редко, — вспомнила Вера Даниловна.

Она была младшим ребенком в семье, можно сказать, баловнем. Особенно души в дочке не чаял отец. Бывало, залезет девочка к нему на печку и слушает его истории. Рассказов про войну почти не было. Не хотел пожилой мужчина знакомить с ее ужасами любимого ребенка. Сам он на фронте не воевал, по возрасту не подошел — слишком стар был. Но про жестокие деяния немцев на оккупированных территориях, про гибель знакомых и односельчан на поле боя, про угоны на чужбину и в концлагеря знал предостаточно. Случалось, услышит Верочка разговор соседок о том, что так и не дождалась тетка Надя сына, и не понимает, почему не дождалась, откуда не дождалась. Спрашивает у отца. А он отвечает, мол, ушел по делам, вернется еще. У брата старшего спрашивает, тот правду говорит, что, вероятнее всего, не вернется, потому что фашист его уничтожил:

— Слово «фашист» долгое время ассоциировалось у меня с самым большим злом, которое бывает на свете. Теперь думаю, что так оно и было в то время. И так оно будет, если, не дай Бог, ситуация каким-то образом повторится.

Василий Андреевич, супруг Веры Даниловны, знал о войне в разы больше. Во-первых, потому что мальчик. В большей степени интересовали его рассказы про наступления, про бои, про то, кто кого гнал и как это происходило. Более того, два старших брата Василия были участниками войны, вернувшимися домой с развернутыми ответами на многочисленные вопросы обо всем, что касается войны. А один из братьев даже пульки сохранил, а потом отдал их в качестве игрушек младшему брату. Помнит Василий Андреевич, как находили гранаты мальчишками. К счастью, эти находки ни разу не привели к несчастному случаю. Во многом благодаря брату Николаю.

— Коля наш сначала партизаном был, известным в округе. Настолько известным, что за ним прочно укоренилась кличка «партизан». Наши люди иначе как «партизанова хата», «партизановы дети», «сказал партизан» и так далее в отношении брата не говорили. Партизанил он с начала войны и до ее фактического у нас в стране окончания. А потом пошел дальше с фронтом сапером. До Японии дошел. Был серьезно ранен и контужен. Но вернулся. Я этого не помню, слишком мал был. Помню только из маминых рассказов. Второй брат, Александр, был пулеметчиком. И тоже домой вернулся. Такое вот в нашей семье огромное счастье случилось, — вспоминает брат участников войны.

А еще он помнит слезы тех, кто не дождался близких. И смущение перед ними тех, кто дождался. Но к последним можно отнести только его мать. Она одна в своем селе дождалась своих детей. Остальные семь женщин, у которых мужья-сыновья-братья ушли воевать, дождались вместо них «похоронки». Одной матери в один день две пришло. Помнят еще некоторые люди тот день. То непередаваемое горе, которое испытала вся деревня вместе с этой несчастной женщиной.

Вернувшиеся с войны Александр и Николай Тишко построили дом на два конца рядом с родительским, где проживали со своими семьями до самой смерти. Война сблизила родных братьев еще больше, научила одинаково смотреть на жизнь, на людей, на отношения… На мир с войной и на мир без войны. К слову, и умерли братья в один год, с разницей в пару месяцев. На их доме, с двух сторон, до сих пор красуются отличительные знаки в виде красной пятиконечной звезды. Председатель Подоросского сельсовета Леонид Данилович считает их сохранность важным и нужным символом памяти в истории страны.

Сейчас редко можно увидеть эти небольшие значки на домах, которые обозначают, что здесь живут (уместнее нынче сказать этот глагол в прошедшем времени) ветераны войны. А ведь когда-то, во времена моего детства, например, это значило много. Мы, школьники, заметив на доме такой отличительный знак, непременно заходили и знакомились с фронтовиком и его семьей. Зачастую брали над ним шефство. То есть, помогали копать огород, ухаживать за скотиной, убирать дома и так далее. И с интересом слушали рассказы о войне. И, благодаря этому, во сто крат больше начинали ценить мир и все то, что имеем, благодаря ему. И были счастливы от такого взаимообщения. Это была обычная практика всех школьников во всех городах и деревнях. Ребят, помогающих старшим, называли «тимуровцами», в честь главного героя рассказа А. Гайдара «Тимур и его команда».  Теперь эстафету подхватили волонтеры.

Военное детство

Анна Даниловна Лях, коренная жительница Губчиц и родная сестра моей первой героини, родилась в 1934 году. Когда началась война, девочке было семь лет.

— Я пасла коров на лугу, когда увидела в небе многочисленные самолеты. Сначала они вызвали интерес. А чуть позже, когда ко мне на подмогу пришла старшая сестра, самолеты стали опускаться ниже и мы увидели на них черные кресты.  У меня этот опознавательный знак вызвал чувство ужаса. Сестра тоже испугалась, и мы погнали стадо в деревню. Помню, мама чистила картошку, а папа сказал ей, мол, бросай это дело, надо уходить из дома. Мы пошли в начало деревни и спрятались в овраге. Я не до конца понимала, в чем дело. Было страшно и хотелось есть. Папа ушел, сказав маме, что спрячет скотину. Я поняла, что мы здесь надолго. Через пару часов вся деревня здесь спряталась. Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу и молчали. И только на следующий день, ближе к вечеру, вернулись домой, — вспомнила первый день войны моя собеседница.

Последующие дни, месяцы и даже годы в ее детской памяти ничего значимого не отложили. Она помнит только, что было страшно. Что родители постоянно говорили, мол, то не делай и это не делай, потому что немец будет недоволен. Аня, как и все другие дети, до ужаса боялась этого немца. Помнит девочка и лицо мамы, когда та отдавала захватчикам молоко, яйца и сало.

Потом, став взрослой, она анализировала эту и подобную ситуации. И пришла к выводу, что немцы воспринимали жителей оккупированных ими территорий только как источник пропитания. Они их даже хозяевами собственных домов не считали. Тем более родной земли. Отношение было такое, как к домашней скотине. Хочу — приласкаю. Хочу — пристрелю.

К счастью, до второго варианта в Губчицах дело не доходило. Только в самом конце войны, когда немцы позорно отступали, деревня могла бы быть сожжена. Но, к счастью, осталась целой и почти невредимой.

— Мы, несмотря на то, что немцы прошли, всей деревней спрятались в овраге, который за время войны стал для всех вторым домом. И оттуда наблюдали, как пролетали над нашими головами огненные пули, попадая прямо в омшарские хаты. Так соседняя деревня сгорела почти дотла.

А назавтра утром пришли наши. Об этом нам сообщил один человек из тех, кто по очереди ходил разведывать, что происходит в деревне. Мы все еще опасались выходить из укрытия. Наши солдаты даже испугались пустой деревни. Говорили, что о самом плохом подумали. Мол, одна деревня сожжена, а другая, вероятно, расстреляна. И несказанно обрадовались, увидев около сотни человек, выходящих из укрытия.

А потом началась мирная жизнь с ее мирными прелестями.

— Иногда слышишь от молодежи, да и от людей постарше, что сейчас плохая жизнь. Не видели они плохой. Не знали. И дело не только в войне. Хотя хуже этого быть ничего не может, — подвели итог разговору герои моей статьи.

Оперативные и актуальные новости Волковыска и района в нашем Telegram-канале. Подписывайтесь по ссылке!


Правила использования материалов "Наш час" читайте здесь.

Прочитано 1326 раз Печать