Что было, то было

Впрочем, это название она получила только в 1969 году. А раньше носила не слишком благозвучное, но довольно распространенное в Украине, Беларуси и России имя Кобыляки. Почему Кобыляки? Да разные версии на сей счет имеются. Некоторые считают, что местные леса грибами «кобылками» (иначе — свинушки) богаты были. Другие связывают название с помещиком, здесь проживающим, у которых много лошадей имелось. Но самая интересная версия связана с тем, что земля эта принадлежала боярину времен Ивана Калиты Андрею Кобыле. К слову, говорят, что в те далекие времена (XIV век) человеку с таким именем принадлежало несколько расположенных на территории современной Беларуси земельных владений. Подтверждением тому служит и вторая деревня в нашем районе с названием Кобыляки, переименованная в Матвеевцы. Также с именем боярина связывают Кобыляцкую гору и деревню Кобыляки (с 1965 года — Приднепровье) в Оршанском районе. Легендарный Андрей Кобыла вскоре перебрался в Москву, так как был приглашен на «государеву службу». В наших местах с тех пор бывал редко. Любопытно, что именно он считается основателем царской династии Романовых.

Обе деревни Кобыляки нашего района были переименованы, по мнению сельчан, из-за того, что путались люди в населенных пунктах. Несмотря на то, что одну почему-то называли Царские Кобыляки, а вторую — Кобыляки Королевские. Были ли здесь цари и короли, доподлинно неизвестно. А вот что император Наполеон Бонапарт в начале XIX века останавливался в одном из добротных деревенских домов, считается неоспоримым фактом. Причем высокопоставленный гость своим посещением нанес деревне невосполнимый урон.

— У нас в те времена была старинная деревянная церковь, рядом с которой располагалось кладбище. Наши люди, очевидцы, рассказывали своим детям-внукам-правнукам, что этот знаменитый француз был мерзляком, всегда ему было холодно. А еще он терпеть не мог православную религию. А потому приказал разобрать церковь на дрова. Так и не стало нашего храма, только расположенное рядом кладбище осталось. А потом и предавать земле людей на том кладбище перестали. Случилось это задолго до переименования деревни в Дружную. Сейчас православные жители Дружной являются прихожанами церкви, расположенной в д. Свентица Свислочского района. И умерших хоронят на свентицком кладбище, — рассказала местная жительница.

Почему Дружная? Да потому что дружная. В ладу здесь люди жили с собой, с односельчанами и с совестью. Друг другу во всем помогали, сообща о деревне заботились. Такое положение вещей у кобыляковцев еще с лихих военных времен разных столетий укоренилось, когда слово дружба зачастую становилось синонимом слова жизнь. Нынешние жители деревни уже и не помнят, кто первый предложил такой вариант названия деревни, но приняли его все сельчане без исключения. И прижилось оно настолько легко и быстро, насколько это вообще возможно. Есть еще версия, что имя Дружная произошло от колхоза «Дружба», на землях которого стояла деревня. Но первая версия всем сельчанам больше по душе приходится.

Приведу известные официальные сведения о деревне. Дружная относится к Волковысскому сельсовету, расположена в неполных 9 километрах от районного центра и в 105 от областного. Сейчас там проживают около 40 человек и насчитывается около 25 домохозяйств. С каждым годом местных жителей становится все меньше, их опустевшие дома зачастую покупают горожане, называемые сельчанами «дачниками» за то, что живут в деревне преимущественно летом. 

Первое упоминание о деревне пришлось на 1530 год, когда ее принадлежность читалась так: деревня Кобыляки Волковысского уезда Новогрудского воеводства ВКЛ, государственная собственность. В те годы это было небольшое поселение, в котором насчитывалось около 40 человек. В 1615 году численность населения перевалила за полсотни. Доподлинно известно количество проживающих в том году семей — 14. После третьего раздела Речи Посполитой (1795 год) деревня находилась в составе Российской империи, в Волковысском уезде Слонимской, а чуть позже Гродненской губернии. В конце XVIII века деревеньку (фольварк) приобрел помещик Франтишек Яблонский, после которого местечко перешло к двум помещикам — Юрию Грабовскому и Антонию Щигильскому. В то время здесь проживало 37 сельчан. В 1897 году в Кобыляках насчитывался 21 двор, жили и вели хозяйство 162 человека. В 1915 году деревня была оккупирована войсками кайзеровской Германии, а с февраля 1919 — польскими войсками.

В составе БССР деревня оказалась в декабре 1939 года. С конца июня 1941 до середины июля 1944 года деревня Кобыляки находилась во власти немецко-фашистских захватчиков.

В соответствии с переписью населения 1959 года в деревне проживало 238 человек, а спустя десять лет это число уменьшилось на полсотни. Нынешние жители деревни считают, что в это время началось угасание деревни, массовый отток людей из нее. В итоге к началу нынешнего века осталось в Дружной 40 домовладений и 63 жителя. Четыре года эти цифры были постоянными, а потом снова пошли на убыль. Сегодня коренных жителей, которые могут рассказать о былом деревни, осталось немного.

Не в фамилии счастье

Одна из них — Ольга Петровна Раменская, здешняя уроженка в стольких коленах, что и не пересчитать. В девичестве она была Лисовской, носила одну из самых распространенных в деревне фамилий.

Фамилия Раменская не свойственна не только Дружной, но и нашему району в целом: моя героиня — единственная ее носительница. Потому что не случилось сына у Ольги и ее мужа Виктора. А две их дочери взяли фамилии мужей. Но Ольга Петровна об этом не жалеет, говорит, что фамилия в жизни не главное. Муж ее был родом из Сибири, здесь служил в армии. А она была прапорщиком в воинской части. Там и познакомились. До сих пор не понимает, почему именно за него замуж пошла:

— Я хотела иметь высшее образование, но не могла уехать из дома, так как надо было ухаживать за лежачей мамой. Многие парни на меня заглядывались, многие замуж хотели взять. Бывало, познакомлю ухажера с мамой, а она и говорит, мол, не нужен он тебе, доченька, лучшего найдешь. После очередного ее неодобрения я и познакомилась с Виктором. Не скажу даже, что понравился он мне очень. Но на его предложение я ответила согласием скорее потому, что замуж было пора, почти все подружки уже мужей имели. Маме о предстоящей свадьбе долго ничего не говорила. За день до росписи представила ей своего жениха. Не обиделась на меня мама, только сказала грустно: «А жизни ты за ним не увидишь». И права оказалась. Не скажу, что плохим был Виктор. Один имел недостаток, который перечеркнул все достоинства — слишком любил выпить. Из-за этого и счастливой совместной жизни не получилось, и сам на тот свет слишком рано отправился.

После маминой кончины осталась Ольга Петровна жить в родительском доме. Дочери Елена и Валентина выросли, создали свои семьи, жить уехали в город. Внуки появились. И, неожиданно для бабушки, сын Елены Иван с женой и маленькой дочерью захотели жить в деревне, в доме своей бабушки. Молодая семья сделала из обычной деревенской хаты «куколку», провели удобства для комфортной жизни и наслаждаются простором и свежим воздухом. А бабушка Оля переехала жить к дочери в квартиру, но сейчас, в дачный сезон, почти каждый день приезжает к «детям», чтобы с огородом помочь и с правнучкой Миланой понянчиться. Жизнь в городе Ольге Петровне тоже нравится, но в родные места ее тянет с невероятной силой. Говорит, что у человека ничего не может быть дороже, чем место, где он родился и вырос. Ольга Петровна — позитивный, веселый и дружелюбный человек, который знает о своей малой родине все. Ну, или почти все. Потому ее повествование вроде как о себе неизменно тесно переплеталось с историями, которые связаны с деревней. Рассказы этой удивительной женщины я оставляю практически без изменений. А что в них правда, что вымысел, пусть читатель сам решает.

Золото Петра І

— Матясы, Лисовские, Смураги и Павловичи — это, пожалуй, те фамилии, которые издавна представляли нашу деревню. Встречались иногда и другие, Рабазель или Смурага, например, но не часто.

Расскажу о том, почему Матясов у нас так много. В конце XVIII века Франак Матяс уехал на заработки в Россию. Там он работал на строительстве — подвозил на коне с повозкой песок, камни, прочие строительные материалы… Это было во времена Петра І, когда набирали рабочих на сооружение Петропавловской крепости. Заработную плату получал хорошую и, главное, чистым золотом. Рассказывал потом односельчанам, как боялись белорусы домой ехать по одному, ибо дорога лежала через Литву, а там раз на раз грабежи происходили. Чтоб быть в большей безопасности, добирались из Санкт-Петербурга одной большой компанией. Франак по возвращении домой выкупил гектаров 20 земли, всю деревенскую улицу засадил липами, среди которых построил прекрасный большой дом на два конца с высоким резным крылечком. Уезжал он, будучи уже женатым, оставив жену с детьми. И больше детей семья не планировала. Но потом, когда появились деньги, еще дети у них родились. Только сыновей у Франака было четверо. Один из них, Михаил, обосновался в отчем доме. И родилось у него семеро сыновей, из которых трое остались в Кобыляках. И еще три дочки из деревни не уехали. Так и разросся род благодаря царскому золоту. С одной из девочек Матяс я дружила. Помню, как любила сельская детвора и молодежь бывать в красивом особняке Матясов, где все всегда было доведено до толку. А сейчас пустой дом стоит. Разъехались представители основной фамилии в деревне кто куда. Печально это.

К Грише, на Парагвай

— «При поляках» в нашей деревне жил мужчина интересный такой — Григорий Смурага. Где он мог в те времена слышать о Парагвае, никто уже не помнит. Но мечтой жизни его стало насобирать денег и уехать из деревни в то чудесное, по его представлениям, место. Всем о своей мечте рассказывал. Накопил немного денег, но, конечно, ни в какой Парагвай не уехал. А построил дом чуть вдали от деревни и стал там жить, продолжая дальше мечтать о Южной Америке. Такой вот странный был у нас односельчанин. А люди, собираясь в гости к Смурагам, говорили, что, мол, пошли сходим в гости к Грише, на Парагвай. Потом там другие семьи стали строить дома. Так и говорили, мол, дочка замуж вышла, будут свой дом в Парагвае строить. В результате наша деревня, которая издавна была разделена на две части — «двор» и «вёска», приобрела третью часть — «Парагвай».

Помогла чужая колыбель

— В нашей деревне много мастериц было — одни шили отлично, другие самые вкусные на всю округу пироги пекли, третьи — могли в своем огороде любое растение вырастить. А какие певуньи были! Мария по прозвищу Сидоранка, например, настоящий «золотой» голос имела. Со всей округи слушать ее приходили. Она из рода Матясов была. С мужем Станиславом очень любили друг друга, а счастья не было. Потому что все дети, которые у них рождались, не гадавались — месяц-два поживут и умирают. Рассказал ей кто-то, что евреи, когда у них умирает младенец, устанавливают на могилку колыбель. Для того, чтобы перестали ее дети умирать, надо ей пойти ночью на кладбище, взять там колыбель, принести домой и в ней качать деток. Так она и сделала. После этого у Сидоранки еще четверо детей родилось, все они росли здоровыми и крепкими. 

Петух не жареный, но клюнул

— Моя мама любила и умела рассказывать деревенские истории, она все подмечала, обо всем знала. И все хотела мне передать, чтобы я, в свою очередь, передавала своим детям, а те — своим. Не хотела мама, чтобы ушли в небытие важные и значимые для деревни события. И я не хочу. Хорошо, что районная газета пишет про деревни. Не будет населенного пункта, а память о нем останется. О пожаре расскажу, который случился в деревне в 1936 году. Много он беды тогда наделал. И вот от чего возник. Здесь, недалеко от нас располагался большой двор, аж на четыре хозяина. И дом стоял большой, добротный. Жил в нем парень, который встречался с городской девушкой. А в жены взял другую, из соседней деревни. Говорили, что та, первая, горевала очень из-за этого, брату о своей обиде и боли рассказывала. И пришел тот в одну из ночей в нашу деревню, чтобы отомстить за сестру. Он поджег дом ее несостоявшегося мужа. Жара стояла на улице, сушь, огонь распространялся быстро. Вероятно, вся эта часть деревни выгорела бы, если бы не влюблялась на скамейке невдалеке от места происшествия молодая пара. Они увидели пожар и забили тревогу. Тот дом, который подожгли, сгорел подчистую. Хозяева только и успели несколько ценных вещей выбросить. Сами еле живы остались. Еще несколько домов огонь уничтожил — дома рядом стояли, а крыши были соломенными. И наш дом пострадал. Не этот, а старый, который вон там стоял. По словам мамы, наш бы не пострадал, потому что огонь уже был почти потушен. Но загорелся соседский петух. Он взлетел высоко и запрыгнул аккурат на нашу крышу. Вспыхнула солома, огонь побежал вниз и все — нет дома. Мы не стали его восстанавливать, построили новый. А остальные погорельцы расселились по другим частям деревни, построили новые дома там, где находились их полоски земли.

На войне как на войне

— Много пишут и говорят о жизни под немецкой оккупацией. И все это правда. Невыносимо плохо было жить. Ни взрослые, ни дети не могли шагу ступить без оглядки на новых хозяев, которые совсем не считались с местным населением. Жили люди в постоянном страхе, который присутствовал даже в минуты радости. Оказалось, не напрасно боялись. Мама подробно рассказывала, как с самого утра сельчане заметили, что вся деревня плотно оцеплена власовцами. Быстро из уст в уста передалась эта жуткая новость. Все сельчане уже знали, что недавно подобная картина наблюдалась в Шауличах, которые потом сожгли. Никто не стал варить еду в то утро, никто не ухаживал за скотиной, никто не пошел жать жито. Люди, собравшись группками, просто ожидали смерти. Молча, даже не плакали. Фашисты, не обращая внимания на людей, пошли по домам и сараям. Все вынесли, что только возможно — от зерна до одежды. Скотину тоже выгнали и увели. И ушли сами, никого из людей не тронув. Гарантии, что завтра или послезавтра не придут с целью уничтожить деревню, не было. Даже наоборот. Поговаривали, что у карателей есть причина для уничтожения именно Кобыляк. Тогда люди вспомнили оберег, который спасал многие населенные пункты от верной гибели. Надо было за ночь три креста сделать из свежевырубленных деревьев, спрясть нитки, выткать полотенца и покрыть ими кресты. А потом поставить их на концах деревни (у нас их три), а вытканными нитками обтянуть всю деревню. Все сделали так, как полагается. Еще раз власовцы приезжали. Окружили снова деревню, постояли так пару часов и уехали. В тот день в Полуянках семь человек расстреляли, в Великом Селе тоже. Из тех сделанных за ночь крестов один, как память, остался. Стоит он около другого креста, изготовленного для оберега деревни в иное тяжелое для нее время.

— Во время немецкого отступ­ления наша деревня оказалась, как говорят, между двух огней. С одной стороны стреляли немцы, с другой — русские. Папа рассказывал, что сельчане попрятались в ямы для картошки. Сидят тихенько, только дети плачут. И тут с ужасом замечают, что сунется сверху автомат. Закричали люди. А тот, с автоматом, спрашивает по-русски, кто здесь. Ответили, что жители деревни. Тот и говорит, выходите быстрей и уходите по этой дороге, потому что здесь будет серьезный бой. И ушли люди ночью через лес и поля в Матвеевцы (тогда вторые Кобыляки), которые уже были освобождены. По дороге много военных встречали, но наших, которые людей не трогали. Потом вернулись. У некоторых семей дома были уничтожены. Дед рассказывал, что выходя из дома, они с братом услышали гул и спрятались в собачью буду. И увидели оттуда, что снаряд взорвался прямо около дома. Дом подняло почти на метр, а потом опустило ровно на то место, где раньше стоял. Но ни одного стеклышка в нем не осталось. А ночью, отступая, по деревне прошли немецкие танки.

Дневник памяти

Тадеуш Францевич Матяс много где побывал и много что видел. И жить мог бы в любой точке великой некогда страны под названием Советский Союз. Но выбрал свою малую родину. И ни разу об этом не пожалел.

Годы учебы в Жировичском техникуме механизации сельского и лесного хозяйства в конце 50-х годов прошлого века запомнились ему как время получения разнообразных знаний. И теоретических, и практических — практика у них была на самом высоком уровне. Мужчина уверяет, что тогдашнее обучение даже сравнить невозможно с нынешним. Потому что не только много профессий имел выпускник, получивший среднее специальное образование, но по каждой из этих профессий был уже почти настоящим профессионалом. Правда, только в том случае, если имел желание учиться. Этот имел. А потому после выпуска мог работать и токарем, и кузнецом, и сварщиком, и водителем, и так далее. Он хотел водить машину. Это желание определило всю его дальнейшую жизнь. Службу проходил на Дальнем Востоке, на границе с Китаем вблизи поселка Камень-Рыболов.

— В дивизионной автомобильной воинской школе я еще больше подтянул свои знания и был определен командирами в армейскую автошколу, которая стала моей путевкой в профессию, — вспоминает пожилой мужчина. Его память уникальна. Она хранит столько интересных воспоминаний, что слушать их можно было бы без перерыва не меньше недели. Причем все они имеют значение.

Он — дитя войны, в начале которой Тадику было неполных пять лет. Но кое- что запечатлелось в детской памяти:

— Мы шли по деревенской дороге, я крепко уцепился за мамину руку. Мы проходили возле людей, разговаривающих на непонятном языке. Отчего-то мне стало страшно.

Зато отступление немцев мальчик запомнил очень хорошо:

— Не понимаю, почему считается, что в этой части района не было боев. Были. За Лапеницей стояли наши «Катюши», а около Хатьковцев, в районе озера (тогда это была речка) базировалась отступающая немецкая армия. Больше суток была сильная перестрелка. Рев и свист стоял невероятный. Мы прятались в укрытии. Один снаряд попал в наш сарай, а второй разорвался около дома. К счастью, дом остался невредим, а сарай сгорел. Хорошо, что дедушка с бабушкой заранее коров и коня в лес увели. Помню осмаленную огнем свинью, визжащую от боли.

В те дни сгорело несколько жилых домов и многие сараи. Особенно на «Парагвае». Но война ушла, и даже эти потери уже не имели большого значения. Люди быстро отстроили все и зажили мирной жизнью:

— Мой отец ушел на фронт. Когда война закончилась, мы все его ждали: мама, родители, мы с сестрой. Он не приходил. Попросила тогда мать одного грамотного человека, чтобы в розыск написать. И нашли его в Гродно. Он был жив, здоров и счастлив. Просто не захотел возвращаться в семью, хотя мама с его родителями ездили к нему и просили вернуться. Короче, рос я без отца.

Жила семья неплохо, так как мать Тадеуша Анна Константиновна была отличной портнихой, а дедушка, который заменил мальчику отца — известным в округе шорником. Семья в целом славилась трудолюбием и дружелюбием. Правда, отца Тадеушу не хватало. Однажды, после седьмого класса, он даже поехал в областной центр, чтобы проведать его, а заодно и попросить денег для поступления. Но тот условие сыну поставил. Мол, если бросишь мать и переедешь жить ко мне, то помогу, а нет — то и нет. Но Тадеуш даже пообещать такого не мог, так как считал это явным предательством по отношению к людям, его вырастившим.

Вернувшись из армии, парень почти сразу устроился работать в филиал Гродненского автомотоклуба и школы ПВО ДОСААФ, позже переименованный в автошколу ДОСААФ. Сначала был мастером производственного обучения, а потом — преподавателем. В общей сложности почти полвека проработал на одном месте. Он ветеран труда, имеет многочисленные награды. Смотрит теперь на ордена и медали за труд и верит-не верит, что все это было. Любит шахматы, у него есть юбилейные, редкие, подаренные ему на очередную знаменательную дату. Правда, играть теперь особо не с кем.

Тадеуш Францевич — вдовец. Жена умерла десять лет назад после продолжительной болезни. Чтобы ухаживать за ней, он ушел с работы. А так до сих пор не расставался бы со своей любимой автошколой:

— Моя Нина Валерьевна начала болеть после смерти сына Юры, который на наших с ней глазах сгорел от лейкемии в 16 лет. Мы его в честь Юрия Гагарина назвали, мечтали, что космонавтом станет. Он учился хорошо, был смелым и послушным мальчиком. А оно вот как получилось, — на щеке отца скупая слеза.

Зато радует отца второй сын — Виктор. И четверо внуков: трое мальчишек и девочка. Мальчики взрослые уже, любят технику. А дедушка с радостью передает им свои знания.

— Живу ими, — признается он.