Путешествие в прошлое

Баки — деревушка своеобразная. Расположенная вдали от главных дорог, она выглядит на первый взгляд вполне традиционной. Но чуть позже возникает чувство какой-то нестыковки. Скорее всего, из-за внешнего вида домов — одни еще крепкими и добротными смотрятся, а другие уже покосились и разрушились. Выглядит так, будто строились они с разницей в столетие, если не больше.

Почему Баки? Первое, что пришло в голову — потому что в стороне, сбоку («у баку») от больших, известных ране далеко за пределами района, населенных пунктов. Боки… Баки… С учетом транскрипции такое возможно. Как одна из версий. Некоторые выходцы из этой деревни вполне ее поддержали. Другие — полностью опровергли, выдвинув на первый план неожиданное, малоизвестное значение слова. Мол, когда-то сюда перебралась жить семья мужика, которого выгнали из местечка Порозово за то, что любил приврать, приукрасить действительность. Однажды он своими «бакулами», то есть — слухами, скомпрометировал «паненку», от которой по этой причине видный и богатый жених отказался. Отец девушки, местный пан, обозлился на «сказочника» до такой степени, что жизни не давал. Этим и вынудил пере­ехать. А на месте нынешней деревни одиноко стоял заброшенный охотничий домик. Обустроил его говорливый мужик, стал здесь жить хозяином. Неплохо так жить, успевая и по хозяйству управляться и истории придумывать. Или, как тогда говорили в этих местах — «баки баять».

Так что ни бакенбарды (сокращенно «баки» — растительность на лице), ни бачки («баки» — емкости для хранения жидкостей), получается, никакого отношения к названию деревни не имеют.

Теперь официально об этой деревеньке. Баки — деревня на территории Волковысского сельсовета, расположена в 18 километрах от Волковыска и в 122-х — от Гродно. Первое упоминание о деревне относится к 1796 году, когда она входила в состав Слонимского повета Гродненской губернии Российской империи. В 1801 году владельцем местечка стал известный дворянин тех времен Людвик Тышкевич, который был женат на сестре последнего польского короля Констанции Понятовской. В 1836 году в деревне насчитывалось всего шесть дворов, проживали в ней 28 человек. Принадлежность местечка менялась, была она в составе БССР, потом — в составе Польши, затем — снова в БССР. Количество жителей росло небольшими темпами — в 1905 году здесь проживали 48 человек, а потом население даже несколько уменьшилось — в 1921 году (Баки находились тогда в составе Изабелинской гмины Волковысского повета Белостокского воеводства) здесь было 10 домов, в которых проживали 43 человека. Деревня в свое время была оккупирована и войсками кайзеровской Германии, и польскими войсками, и немецко-фашистскими. Во время Великой Отечественной войны погиб один житель, хотя на фронт ушли не меньше 20 мужчин — почти из каждого дома.

 Есть интересный факт, отличающий Баки: деревня стала разрастаться незадолго до того, как во многих других деревнях района практически начался процесс угасания. Так что ее расцвет пришелся примерно на 60-е годы прошлого века — тогда в деревне проживали примерно 130 человек в 25 домах. Но избежать угасания Бакам не удалось. Население стало уменьшаться. В 1970 году деревня насчитывала 104 жителя, в 2000-м — 39, в 2011-м — всего 15 жителей.

Подруги

Анна Ивановна Самостойко и Мария Петровна Овсейчик из Баков в город ни ногой. Пробовали уже. Не понравилось. А здесь им хорошо. Здесь пенье птиц, свежий воздух, широкие просторы. Сядут на лавочку, сольются с природой.

И поговорить всегда есть о чем. Хотя, казалось бы, за многие годы все переговорено. Даже зимой каждый день друг к дуржке ходят в гости.

— А больше и не к кому. На зиму мы, считай, вдвоем остаемся. Тут, по соседству, еще хлопец молодой живет, но ему не до нас, других интересов хватает. Вообще-то, жителей немного больше, но на зиму все они в город уезжают. А ходим друг к дружке в гости каждый день, — улыбается подруге Мария Петровна.

— Ага, ты ходишь. Я не могу, ноги не позволяют, — отвечает ей Анна Ивановна. И показывает на «дополнительные ноги» — приспособление, наподобие коляски, помогающее ей передвигаться.

Вспомнили подруги снежную зиму, когда приходила Мария к Анне больше похожая на снеговика, чем на человека. Посмеялись. Вспомнили, как с горок, на которые богаты Баки, катались. Кто на санках, кто на «дрындах», кто на лыжах… И в целом жизнь свою вспомнили.

Марии Петровне — 72 года, Анне Ивановне — 70 лет. Повидали всякое на своем веку. Их судьбы очень похожи. У обеих отцы одновременно на войну ушли, а вернулись с нее инвалидами. Обе они с мужьями дружили со школьной скамьи, да и звали мужей одинаково — Николаями Николаевичами. Обе в городе жили и работали. Обе вдовами остались. Даже большое непреходящее горе у них похожее — у Марии Петровны дети умирали в младенчестве, а у Анны Ивановны — еще не родившись. В итоге у первой только одна дочь, а у второй детей нет. Но и отличий в судьбах женщин достаточно.

Мария Петровна родилась в Баках через четыре года после войны вторым ребенком в семье. А всего у Петра Петровича и Надежды Сергеевны Карлюков было четверо детей: Валентина, Мария, Анатолий и Иван. Хорошо помнит Мария детство. Голодно было и холодно, так как страна только начинала приходить в себя после войны. Работали много и тяжело. Дети старше шести лет без дела уже не сидели — «дзялку» пололи, коров и овец пасли,  по хозяйству справлялись. Старшие нянчили младших. И все вместе гордились отцом. И всеми деревенскими отцами, которые отстояли в боях за свободу. В каждом доме и малая, и постарше  ребятня просила рассказать о войне. Слушали, раскрыв рты. Мальчишки играли в «войну». Это была самая популярная послевоенная игра, правда, немцами никто быть не хотел. Девочки тоже слушали военные рассказы, но, конечно, им это было не настолько интересно, как мальчишкам:

— Братья Толя и Ваня, хоть и помладше были, понимали в этих рассказах больше нас, девочек. А я вообще не очень любила слушать, потому что было страшно. Когда папа рассказывал про форсирование Одера, про бои, превзошедшие все остальные по своему ожесточению, я выдерживала лишь до слов «чистой воды в реке не осталось, в ней текла кровь». На глаза наворачивались слезы, и я убегала. Папа на одной ноге выходил следом и пытался меня утешить. Он говорил, что это прошло, что больше этого не будет. Не должно быть. А братья просили отца продолжить рассказы о боях, о танках, о пулеметах, о боевых товарищах. Папа на фронте был пулеметчиком. Считал 14 января 1945 года своим вторым днем рождения. Тогда все его товарищи погибли, а он чудом остался в живых. У нас есть старая военная фотография, где папа стоит рядом с пулеметом.

Помнит Мария Петровна, с какой радостью она да и все бакинские дети ожидали День Победы. Это был самый лучший, самый важный, самый красивый праздник, которым гордились на протяжении многих лет. Выходили все ветераны (а их в Баках, Каменице, Лапенице и других окрестных деревнях было много) с многочисленными орденами и медалями на груди. Шли по сельским улицам колонной. А потом садились за большой общий стол, накрытый хозяйками, и вспоминали. Присутствие детей не приветствовалось, но малышня все равно пряталась где-то рядом. Чтобы послушать.

— У многих наших солдат век был недолог. Ничего удивительного. Все вернулись с войны с подорванным здоровьем.

Почти все ветераны работали в нынешнем ОАО «Хатьковцы». И жены их тоже. А вот дети уже уехали в город в поисках лучшей жизни. Мария Петровна не была исключением. До пенсии жила в Волковыске и работала на «Металлисте». Построила вместе с мужем кооперативную квартиру, в которой сейчас живет дочь с семьей.

— А я, как только ушла на пенсию, сразу на малую родину подалась, в свой родной дом. Это правда, что и трава здесь зеленее, и небо голубее.

Также сильно привязана к деревне и Анна Ивановна. Она не местная, сюда «пришла замуж» из соседней Каменицы. Потом вместе с мужем в город переехали. Ненадолго. Обоих привлекала в большей степени сельская жизнь, а потому вернулись в родной дом мужа. Здесь и остались:

— Дом наш построен уже после войны. Добротный. Сараи просторные, теплые. Большое хозяйство с мужем держали. Места здесь красивые. Вот лес вблизи, грибным был. Озеро недалеко. Сейчас все позарастало так, что озера не видно и в лес не сунешься. Да и ноги не ходят. Не то что раньше.

Подруги давно стали близкими людьми, жизни одна без другой не представляют. Их связывают воспоминания, от школьных лет до старости. Бывает, сидят и вспоминают местных жителей, большей части которых уже нет в живых. Часто на ум приходят сестры по фамилии Карлюк, которых все называли Сегеневыми девчатами. Поговаривали, что они из дворянского рода Сегеней, которым принадлежал замок в Красках. Историю, почему они оказались в Баках в обычной сельской хате, досконально уже никто не помнит.

— Хоть и небольшая была наша деревня, но многолюдная. Жили здесь настоящие крепкие хозяева. Почти на каждом подворье по две коровы были, овцы. Кроликов держали. Птицы было много в каждом дворе. А сейчас только собачки дворы стерегут да хозяев охраняют. Я их очень люблю, а они меня. Вот Мухтар — защитник, какого еще поискать надо, — Анна Ивановна гладит по блестящей шерстке огромного ухоженного пса. Да уж, с таким не страшно.

Малочисленные жители Баков на жизнь не жалуются. Да, удобства на улице, топить печку надо, но социальные стандарты здесь соблюдены. Уличное освещение есть, врач приезжает по первому зову, работники сельсовета не забывают, автолавка приезжает по графику, привозит все, что душа пожелает. А если что-то не так пойдет, то Анна Ивановна быстро решит вопрос. На то она и староста.

«Васілёва знайда»

Есть среди жителей Баков пожилая женщина, о жизни которой можно романы писать и фильмы снимать. И то, и другое будет пользоваться успехом. Живет Людмила Павловна Волонтей в последнем доме. Буквально на днях вернулась «весновать» от дочери из Сморгони, где в последние годы проводит зиму.

История начиналась так. В 1941 году Антонина Щербакова ехала с полуторагодовалой дочерью на поезде в связи с эвакуацией офицерских жен, мужья которых ушли на фронт в самом начале войны. В районе реки Зельвянки состав был подорван, пассажиры разбежались кто куда. Антонина с дочерью спешила в ближайший лес, чтобы укрыться от вражеской бомбежки. Рядом держалась беременная женщина, которая в вагоне сидела на соседнем месте. Антонину убило осколком снаряда, она упала на землю, придавив телом маленькую Людочку. Девочка плакала около материнской груди. Женщина «на сносях» вытащила девочку из-под мертвой матери. Что делать с чужим ребенком? Собственное дитя вот-вот должно было появиться на свет.

В лесу встретила партизанского связного, который шел проведать жену и сына.

— Возьмите девочку! — взмолилась беременная женщина. — Я не знаю, что со мной и моим ребенком будет. Не могу подвергать риску чужое дитя.

Василий Жилинский, так звали партизана, привез девочку домой, в Баки, чтобы посоветоваться с женой о будущем найденыша.

— Папа, давай ее у себя оставим. Я всегда мечтал о сестренке, — сказал шестнадцатилетний Петя Жилинский. Жена Марыся поддержала сына.

Так Людочка стала Людмилой Васильевной Жилинской, у которой появились любящие родители и брат. Правда, Петю в скором времени угнали в Германию, где он погиб. Мама Марыся заболела и умерла. Люда в неполные шесть лет осталась с папой Василием. Спустя год-второй мужчина женился на сестре умершей жены Алесе, у которой уже были взрослые дети и даже внуки.

— Это уже была третья моя мама. Правда, про первую, Тоню, я в то время не знала. Считала, что это моя родная семья, очень сильно любила папу Василия. И Алесю любила, мамой ее называла, хотя знала, что это тетя. У меня в классе была подружка, у которой во время войны без вести пропал отец. А она все время куда-то писала, его разыскивала. Взрослея, я начала догадываться, что Василий не родной мой папа. Вспомнилось, что в деревне иногда меня за глаза называли «Васілёвай знайдай». А однажды, когда к нам пришли гости и спросили у папы, почему у него такая малая дочка, он, думая, что я не слышу, рассказал о нашей с ним встрече. И фамилию мою настоящую назвал — Щербакова.

Людмила поняла, что у нее есть другая родня. И решила, что должна с ней познакомиться. Девочка хорошо училась в школе, очень любила читать. Однажды в республиканской прессе она прочитала, что Хрущев награждал в Витебске работников льнокомбината. Среди награжденных была Анна Павловна Щербакова. Людмила написала ей письмо. Так она вышла на свою родню из восточной Белоруссии:

— Оказалось, что мой родной отец вернулся с войны и живет с новой семьей на родине моей родной мамы Тони, в одном из районов Витебской области. Я, было, засобиралась туда ехать, чтобы познакомиться с новой родней. Но папа Василий сказал, что не пустит, пока я не окончу школу. Так и случилось.

После окончания десятого класса она приехала к кровным родственникам. Василий провел ее до поезда, поцеловал, пожелал удачи. Просил написать, как устроилась:

— Встретили меня приветливо, вся деревня знала, кто я и к кому приехала. Подвели люди до калитки. Захожу я в дом, все непривычно. В тех краях иначе выглядела деревенская изба. Меня встретила папина жена, которая оказалась родной сестрой мамы Тони. Завтракать посадили. Наложили пустой перловки. Я не привыкла к такому. Дома, в Баках, для меня всегда была картошина, шкварка, молоко… Потом папа пришел. Родненький, разыскиваемый, но чужой. Не такой высокий, как папа Вася, не такой красивый. Так как было раннее утро, он предложил мне отдохнуть и повел в большую комнату. А там много кроватей, из каждой голова торчит.

Оказалось, что у единственной дочери Людмилы есть шестеро родных, то есть, сводных братьев и сестер. На следующий день она знакомилась с многочисленными родственниками. К ней замечательно относились. Ее старались развлечь интересными знакомствами и историями. А она дико скучала. Хотела домой, на Волковыщину, в прежнюю свою семью. Хотела снова быть «Васілёвай знайдай»:

— Папа Павел предложил мне работать на Витебском комбинате шелковых тканей. Я даже медкомиссию прошла. Но все равно меня тянуло домой, в Баки. Чувствовала себя предательницей, грех чувствовала. Но не выдержала, села писать письмо папе Васе. Пишу, а слезы из глаз капают. Написала, мол, пришли денег, папочка, я к тебе хочу. А за спиной в это время папа Павел стоял. Прочел он мое послание. Сказал, не надо оправлять, он даст денег на дорогу. Он понял меня. И вся моя новая родня поняла. Назавтра я уехала.

Папа Василий встретил меня, крепко-крепко обнял. На своей щеке я почувствовала его слезу. Первый и последний раз мужественный человек, партизан, солдат, показал свои слезы. А я была на седьмом небе от счастья.

Так, став Людмилой Павловной Щербаковой, девушка еще больше почувствовала себя Людмилой Васильевной Жилинской. Простой девушкой из западной Белоруссии. Таковой она и оставалась. Работала в школе, потом в библиотеке. Вышла замуж за Витольда Волонцея из деревни Воробейки Свислочского района. Родила четверых деток, двое из которых близнецы. Когда папа Василий совсем состарился, всей семьей переехали к нему в деревню Баки, которую Людмила считала малой родиной. В дом, ставший для нее самым родным.

Такая вот жизнь, в которой чужие становятся роднее родных, а родные остаются родными. Семьи гродненских и витебских родственников Людмилы тесно общаются между собой. Потому что все они — близкие люди.

***

— Обязательно приезжайте к нам еще, — сказали на прощание сельчанки. Вот оно, удивительное свойство маленькой деревеньки — гостеприимство. Согласитесь, в наши дни оно не часто встречается.