На войне как на войне

На войне иногда час по силе переживаний бывает равен году, а неделя — всей жизни.

Не дай Бог никому попасть в такую переделку, в какую попал в июне—июле 1941 года Иван Митлашевский, пулеметчик девятой учебной роты 218-го стрелкового полка. Служил он в Каменец-Подольском укрепрайоне. Всю их дивизию шестой армии подняли ни свет, ни заря еще 18 июня и они походным маршем двинулись от места дислокации в городе Каменце в западном направлении к границе, чтобы поддержать пограничников. Оттуда слышались как бы раскаты грома. Чем ближе к границе, тем громче. Иван нес на груди так называемый ППД (пистолет-пулемет Дегтярева), а рядом топал его заряжающий с винтовкой на плече, неся в сумке коробки с пулеметными лентами. Оба они были в новеньких кирзовых сапогах, а солдаты других рот еще были в ботинках с обмотками. Почему девятой роте была такая привилегия? Поди разберись! Кроме сапог выдали все новое: и брюки, и гимнастерки, и нижнее белье.

Шестьдесят километров в день, а меньше нельзя. Выйти скорее к намеченным рубежам торопили и комбаты, и командиры полков и дивизий. Иван Егорович вспоминает:

— Приказали окопаться. А земля там каменистая. Ее голой лопатой не возьмешь. Только в паре с ломиком или киркой. За два дня вырыли окопы, землянки и ходы сообщений. Как положено на учении. Впечатление такое, что мы ждем не врага, а отрабатываем учебный план. А командиры молчат, сами, видимо, ничего толком не знают, или ждут приказа. Но на следующий день все само прояснилось. К нам пришла всеобщая беда… Война…

Первый бой приняли в Львовской области, точных координат Иван Егорович уже не помнит. В этом бою Иван Митлашевский со своим напарником действовали решительно, как их учили. Стрелял точно и прицельно, отсекая от танков прячущихся за ними гитлеровцев. И много их уложил навсегда. Но силы были неравны. Пришлось нашим войскам с боями отходить, с болью оставляя украинские села и города…

Обратимся к книге, повествующей о боевом пути шестой армии:

«…Нет, не беспрепятственно шли бронированные полчища немецко-фашистской армии по советской земле. Танковые силы гитлеровцев не врезались «как нож в масло» в оборону советских войск, как об этом на весь мир трубила геббельсовская пропаганда. Всюду они встречали яростный отпор, самоотверженность и героизм советских воинов. Однако сдерживать натиск численно превосходящего врага было трудно. Наши части все еще не имели достаточного боевого опыта. Сказывалась нехватка войск для прикрытия стыков, флангов, разрывов в боевых порядках, образовавшихся при отходе войск…

Войскам шестой армии предстояло совершить 130—150-километровый отход на новый рубеж обороны под постоянными ударами противника в условиях полного господства в воздухе его авиации. Новые испытания выпали советским бойцам, командирам и политработникам: непрерывные, изнуряющие переходы в бескрайних степях под палящими лучами солнца, ожесточенные арьергардные бои, контратаки и оборона…»

Насмерть стоял перед врагом и наш Иван Митлашевский, защищая Каменец-Подольский. Но падали рядом товарищи, а пополнения не было. И, наконец, наступил такой момент, когда от их полка осталось не больше сотни человек, а от роты Ивана всего трое, и он услышал приказ командира пробираться небольшими группами к своим…

Слово Ивану Егоровичу:

— Под Житомиром нас разбомбили. Старший лейтенант Титков приказал — добирайтесь, как хотите, до своих. Мы шли уже втроем, Малиновский и Чернов, и я, имен уже не помню, души наши страдали от увиденного. Столько нашей техники было брошено по дорогам. Наши танки стояли без горючего, пушки без замков, чтобы враг не смог их использовать.

Плен, неволя, а надо выжить…

Мы уже, как сироты, бродили везде. Рации нема. Ночью шли. Днем прятались в кукурузе, в пшенице. Шли на Киев. У каждого патрон один — для себя берегли. Но однажды поутру «бендера» нас обнаружила, мы не успели сделать даже ни одного выстрела, полицаи нас сдали немцам. Так мы оказались в лагере под Шепетовкой. Военный городок обнесли проволокой и получился лагерь… Спали на земле под открытым небом. И хотя еще был разгар лета, но ночью-то было холодно… Фашистов это не волновало… на нас день и ночь были наставлены автоматы, которые постоянно разряжались по пленным. А потом пошли другие лагеря… Все дальше на запад… И всюду по дороге оставались трупы тех, кто не вынес мучений плена…

Слушал я негромкий рассказ Ивана Егоровича, то и дело перебиваемый кашлем, и представлял, как оно было, это все, о чем он рассказывал, вживую. Под грузом лет и воспоминаний трудно ему было окунаться в прошлое, снова чувствовать на себе не гражданский пиджак, увешанный юбилейными медалями и значками, а пропахшую потом и кровью товарищей гимнастерку. Уже и возраст не подходящий для воспоминаний. Как-никак девяносто восемь. Сил уже мало. И такие тяжкие воспоминания их еще более отнимают.

Но из конкретной солдатской жизни не только побед, но и неудач не выкинешь, как ни одного слова из военной песни. Так было, так произошло… Главное, каким человек вышел из поражения — сломленным или терпеливым, потерявшим себя или с верой в победу. В годы долгого плена эта вера была равносильна для Ивана Егоровича вере в Бога.

— Был в Освенциме … Там пленные содержались по секциям, — глубоко вздохнув, продолжает рассказывать Иван Егорович. — Отдельно мы, русские, советские, отдельно французы, итальянцы, чехи, поляки. Видел, как евреев гнали в одном нижнем белье в крематорий. Как выжил, не знаю. Постоянно хотелось есть. Хорошо, что мой дружок Иван (фамилию уже и не вспомню) был на кухне поваром. Он меня брал помощником на кухню. Что варили, спрашиваете? Да пустую похлебку из немецкой капусты кольраби. С этой еды еле ноги таскали. В конце концов, как и у всех, мои ноги опухли от голода, пришлось штаны снизу разрезать. Всем переболел — и дизентерией, и тифом. Но страшней всего был мокрый плеврит. Хорошо, что среди нас доктор нашелся. Дай, говорит, я тебя облегчу. Сделал мне в тех-то условиях, втайне, шприцем выкачку из легких. И я пошел на поправку даже при тех скудных харчах.

— И представьте себе, нас, таких доходяг, еще и на работу гоняли. Под Пльзенью копали траншеи. Под Варшавой грузили оружие в вагоны и пушки закатывали на платформы. Под Франкенбергом (в последнем лагере, где я был) уже в апреле однажды построили и дали лопаты копать рвы, но наши войска приближались так быстро, что нас снова загнали в лагерь. Хотели нас уничтожить, да не успели… Освободили нас 8 апреля 1945 года. И это были не американцы, а наши советские солдаты.

— Нас накормили, кого-то положили в госпиталь, одели в чистую одежду. А вскоре нами занялся особый отдел… В каких обстоятельствах попал в плен? С кем был рядом? Чем занимался в плену? Затем нас построили, всех военнопленных. Кто хочет вернуться в армию — в одну сторону. А кто домой — в другую. Война-то еще не окончена. Я подумал, как я приеду домой из плена. Стыдно. Потеряешь авторитет в деревне. И сделал свой выбор. Меня определили, как бывшего пулеметчика, в артиллерию сорокапяток на конной тяге. Но повоевать уже не довелось. Пришла долгожданная Победа! Радовались и плакали все… Теперь можно было и с союзницей фашистов — Японией разобраться. Я уже был готов отправиться со своей частью на Дальний Восток, но тут вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР: учителей из армии демобилизовать. На носу первое сентября, а ребятишек учить некому…

У школьной доски

Теперь уместно напомнить читателю, что Иван Егорович Митлашевский еще до войны приобщился к учительскому сословию. Окончил Могилевское педучилище. И в 1940 году вошел в школу своей деревни Лотва Шкловского района учителем начальных классов. Но вот незадача — проучил первоклашек чуть больше месяца, как его призвали в армию. И только в августе 1945-го учитель Иван Егорович вернулся домой, демобилизованный из армии. Обнял мать и младших братьев и сестренок и узнал горькие вести, от которых сжалось сердце. Рассказала Мария Ивановна сыну, что его отец погиб в первые дни войны под Смоленском. Погибли и его старшие братья летчик Алексей и пехотинец Николай. Последний — в Германии 7 мая, за два дня до Победы. Погоревал Иван, но надо жить дальше. И пошел он опять в школу. И было ему, что рассказать детям о войне и мужестве советского солдата. Правда, никогда он не рассказывал о своей тяжкой судьбе узника. Не поощрялось это тогда властями, и в обществе негласно установилось неприятие горькой и неудобной правды о страданиях людей, прошедших через ад гитлеровских концлагерей.

В 1946 году Иван женился на своей однокласснице и тоже учительнице начальных классов Ядвиге Слуцкой, а в 1947-ом он был уже в Волковыске, куда его сагитировал переехать его дядька Иван Васильевич, работавший здесь директором кирпичного завода. Отсюда через роно он получил направление в начальную школу деревни Лозы. И вот уже семьдесят лет он здесь, и новые жители этой вески по праву считают его не только старожилом и долгожителем, но и своей знаменитостью. Здесь появились его дети Валерий и Виктор, Галина и Светлана. Трое в Беларуси, только Валерий нашел свое личное счастье в Петербурге. Все уже на пенсии. Самая близкая к отцу Светлана — ближе некуда. Осталась в родительском доме утешать старость своего дорогого папы.

Она присела на краешек кресла напротив нас, двух седых собеседников, и включилась в воспоминания отца. И ей было что добавить:

— Этот дом, где мы живем, — бывшая школа. Да-да, не удивляйтесь! Он вовсе не маленький. Это он с улицы кажется таким. А вот за этим порогом есть еще две комнаты, в которых размещалось по двадцать учеников. Тут у нас, в Лозах, все домики были крохотные. А этот дом стоял в Волпе, после войны оказался бесхозным. Наши сельские власти организовали его переезд в Лозы. Там разобрали, а здесь собрали.

Светлана Ивановна открыла дверь из зала налево. И действительно за порогом комнаты, где мы беседовали, оказались два просторных помещения, в которых запросто могли поместиться сорок детей. И даже почудились звонкие и радостные детские голоса: «Иван Егорович, Иван Егорович, спросите меня, я выучил!» И не только одно его имя звучало в этих светлых простенках, но также имена его жены Ядвиги Александровны и других учителей — Владиславы Павловны Ольховик и Галины Семеновны Жуковой. Здесь училось все нынешнее население деревни Лозы и окрестных деревень. Наверно, и полный кавалер ордена Трудовой Славы Казимир Чеславович Ольховик учился читать и писать тоже в стенах этой школы, как и большинство тружеников бывшего колхоза «Советская Белоруссия» и нынешнего агрогородка Лозы. Отсюда выпорхнули птенцы Ивана Егоровича и его коллег в большой свет, и не скажу, что все, но некоторые из них обязательно поздравят его с Днем Победы.

Интересно, что не только чужие дети, но и свои собственные тоже учились здесь, под мудрым взором родительских глаз. Да и некоторые внуки тоже здесь. А всего их у Ивана Егоровича пятеро. И двое правнуков. Внук Виктор в Португалии обосновался. Должен позвонить. И самая любимая дедова правнучка Марина из Петербурга обязательно поздравит. Какое счастье все же выпало этому замечательному человеку — выжить в нечеловеческих условиях войны, дожить до патриаршего возраста, заниматься самым мирным трудом и вырастить детей, дождаться внуков и правнуков! И еще одной весны…

…Цветут в Лозах сады, запах стоит в округе чудеснее духов «Шанель». Так пахнет и кружит нам голову, воспламеняя сердце, родная земля. И хоть нет уже сил у Ивана Егоровича оседлать велосипед и прокатиться по длинной деревенской улице, как это он делал всего пять-шесть лет назад, но никто не может помешать ему выйти из дома навстречу праздничному майскому цветению и постоять у изгороди палисада под молоденькой вишенкой, как старое крепкое дерево, подпирающее свежую весеннюю поросль, и вспомнить весну сорок пятого года.