Сегодня мой собеседник — старейший житель агрогородка Волпа Анатолий Васильевич Малинов. Уже почти тридцать лет живет он в этом привольном уголке Беларуси, сроднившийся со многими односельчанами ветеран Великой Отечественной войны. А по возрасту — 95 лет — и по боевым заслугам он является такой же знаковой частью Волпы, как и ее культовые сооружения: старинный костел святого Иоанна Крестителя (ХVIII в.), старая деревянная церковь Святых Петра и Павла 1859 года постройки и новая Спасо-Преображенская церковь (2003 г.). Кто-то, может быть, возразит мне: да может ли человек, даже очень видный и уважаемый, быть соизмеримым с ценностями, которые построены на века? Думаю, может, если этот человек исповедует в своей жизни именно вечные ценности, если он за них сражался с оружием в руках и отстоял в боях с лютым врагом.

Несмотря на возраст, походка у Анатолия Васильевича легкая, и я не сразу догнал его. Он шел с пакетом продуктов из магазина по улице Мира в яркой желтой рубашке как-то очень свободно. Со спины — ни малейшего признака преклонного возраста. И когда он обернулся на мой голос, я поразился его светлым молодым глазам, отражающим голубое июньское небо. Я видел его всего лишь второй раз. А так близко впервые. Ведь Малинов в этом году на 9 мая держал от имени ветеранов войны слово в сквере Памяти у Вечного огня в Волковыске. И я восхитился тогда культурой его речи. Мало того, что она была содержательна, но еще и грамотно построена, она выдавала в нем человека образованного, начитанного. Захотелось с таким человеком познакомиться, поговорить с ним по душам, узнать что-то новое и для себя, и для всех, кому я потом расскажу об этой встрече.

Да, так именно и было — Анатолий Васильевич родился вдали от Волпы, в деревеньке Веретье Кадуйского района Вологодской области. И чтобы оказаться в Беларуси, ему пришлось много чего перенести и пережить, неоднократно быть на краю гибели и чудом остаться в живых. В биографиях таких людей, кому сейчас уже за девяносто, самым страшным рубежом, разделившим жизнь на три части, была война, которая разразилась над мирной советской страной утром 22 июня 1941 года.

Война у порога

Анатолий узнал о ней на второй день в общежитии череповецкого ветеринарного техникума. Оставался еще один год учебы — и диплом в руках. Но война решила иначе. Всех 16—17-летних мальчишек посадили на поезд и привезли в Карелию строить оборонительные сооружения, копать окопы. Лом, лопата, топор. Никаких экскаваторов и бульдозеров тогда не было. Только в придачу к почти первобытным орудиям труда — еще не очень крепкие мальчишечьи руки в мозолях и ссадинах. Потом привезли обратно в Вологодскую область, где потрудился Толя с товарищами, строя линию обороны от Кадуя до Вытегры. Если бы не задержали врага под Ленинградом у Онежского озера, то он мог бы оказаться перед этой линией. Но, слава Богу, немца остановили под Волховом, там, где Анатолию предстояло вскоре служить.

Однажды налетели вражеские самолеты, посыпались бомбы, погибли командиры и часть ребят, а остальные разошлись по домам. Толя шел через Череповец, в котором в те годы еще не было никакого металлургического гиганта, а был его техникум. По дороге наведался в совхоз, где он проходил практику. Главный ветврач уже знал Толю и потому предложил парню поработать зав. участком. Выбирать не приходилось. Надо было где-то жить и кормиться. Время настало голодное.

Навестив родителей в д. Веретье, он узнал, что двух старших его братьев, Василия и Кирилла, призвали в армию. Дожидался призыва и брат Николай. Загорелось ретивое и у Анатолия: хочу служить, гнать фашистов на запад, пока они сюда не дошли. А ему второго января 1942 года стукнуло 17 лет, до призывного возраста не хватало. Стал он упрашивать военкома.

И дальше рассказывает Анатолий Васильевич:

— Прихожу к военкому осенью 1942-го. Говорю, что 24-й год в этом году, положено призвать по закону, а он мне: «Ты — районный кадр, я тебя не имею право посылать». Два раза военком отказывал, а на третий разозлился: «Воевать хочешь? Ну иди, хрен с тобой!». И выписал повестку. А я на своем участке кроме картошки и овощей посадил еще и махорку. Дед один присоветовал: на фронте махорка — большая ценность. Убрал я ее, высушил и набил ее в сидор под завязку. Привезли нас, вологодских, в Карелию — в город Молотовск, сейчас Северодвинск. Там я в учебном полку и начал службу. А там старшина, сержанты, другие любители сидор махорки быстро раскурили. Однажды у нас из-за нее завязалась драка со «старичками», и нас, новичков, не доучили, а сразу — в эшелон, на фронт. В артиллерийский запасной полк…

Волховский фронт

— Попали мы служить на Волховский фронт, который тогда отвлекал силы фашистов, рвавшихся к Ленинграду. Нас разобрали по разным частям. Сначала тех, кто подюжей, помощней. А я был метр сорок восемь ростом и сорок восемь килограммов весом. Вот такой «богатырь». Остались только пацаны-недомерки. Приходит старшина в белом полушубке, в белых валенках, фартовый такой, с юмором. «Хлопцы, слушай мою команду, по росту становись! Суетимся, кто самый высокий. По порядку рассчитайсь! За мной, шагом марш!». И потопали, человек десять коротышей. Мы за ним не успеваем бегом по снегу. Приводит нас в штаб, командиру полка докладывает. Полковник глянул на него, на нас. «Ты в каком детсаду это набрал? А других нету? Твою мать!»… Я за войну вырос. Сам не понимаю — как. В голоде, в холоде, в вечном недосыпе распрямился…

Мы сидим с Анатолием Васильевичем в комнате с печкой, за столом, на котором он разложил, словно карты, целую колоду общих и довольно толстых, по 96 листов тетрадей. Листает эти тетради, откладывает в сторону, что-то ищет, хмурится. Наконец, светлеет лицом:

— Вот послушайте! Я о том моменте потом написал:

Я четко помню ту дорогу,

Как пацаны мы всей гурьбой

На фронт мы едем, на подмогу,

Объединенные судьбой.

Учеба с практикой солдатской

Вся впереди была тогда,

Мы распростились с жизнью штатской,

Чуть осознав, что есть война.

Учеба с кровью, солью, потом,

С утратой дружб, самих друзей.

Не скажешь — гладко, как по нотам,

При откровенности при всей.

Да, та учеба и наука

Нам доставалась нелегко.

Не все давалось сразу в руки,

Порой стреляли в «молоко».

«В молоко» — это значит мимо цели, кто не знает. Немцы на западном высоком берегу Волхова, мы — на восточном низком. Между нами километр, не больше. В бинокль хорошо видно, как фрицы себя нагло ведут на нашей земле. Утром горнист им побудку играет, на виду у нас зарядку делают, смеются, гады. Так и хочется по ним пальнуть. У нас — винтовки, а у фрицев автоматы. Но бережем патроны. Каждому выдали по десять, больше нету. И за каждый патрон отчитайся. Послали рыть окопы. А в сентябре в тех местах уже снег. Из еды — сухари с водой. Ну, пацаны и взбунтовались. На другой день приходит политработник. И нас уговаривает: «Хлопцы, время такое. Нужно держать хоть этими силами, чтобы они на Тихвин не подались. Пушек и танков нам дадут вволю и автоматов. Все будет, только надо время. Поберегитесь». Стали мы беречься. Немцы пока не стреляли. А нам форсировать их не было сил…

Не всю правду поведал мне Анатолий Васильевич. Или себя поберег от тяжких воспоминаний, или меня пожалел. Эту правду войны открыл я в интернете на сайте, рассказывающем о Волховском фронте.

Анатолий Малинов попал служить на Волхов уже в период образования Волховского фронта второго формирования (июнь 1942 г. — февраль 1944 г.). Наверняка старослужащие рассказали новоприбывшим паренькам, какие трагические события развернулись на этом фронте первого формирования с января по июнь 1942 года. Как в результате просчетов нашего командования фашистами была заперта в котле и уничтожена наша вторая ударная армия.

Да, невесело было узнать новобранцам о том, что произошло на реке Волхов в начале и середине 1942 года, до их прибытия в часть. Но нашлись боевые дела и для них в течение двух последующих лет. Все они приняли участие в операциях, в конце концов, приведших к освобождению Ленинграда. Но фронтовая судьба у всех сложилась по-разному. Вот через какие испытания прошел герой этой статьи.

От наблюдателя до зенитчика

Фронт. Зима. Посылают меня в боевое охранение. Засекреченный пост. Вон сосенка, под ней воронка от снаряда. Заберешься туда и будешь наблюдать за передним краем. Вот тебе ракетница, если что — пуляй сигнал. Во фляжку налили водки. Береги на всякий случай, но если будешь мерзнуть, употребляй понемногу. Я вначале согревался, потом отключился. Меня в блиндаж приволокли. Санинструктор старшина Шурочка давай меня оттирать, две бутылки спирта потратила, чтоб вернуть покойника к жизни. В тулуп и — к печке. Еле оклемался. Командир: «Ну, суслик, ну, такой-сякой! Как же ты замерз? И в валенках был, и в телогрейке поверх шинели». А что ответишь — заморыш, много ли надо такому?

Командир пообещал: «Не будешь ты больше замерзать, а будешь потеть». И назначил меня телефонистом. Ночью по азимуту порыв устраняешь, бегаешь по полю. Жарко, пот с лица ручьем. Меняем позиции, связь снова надо налаживать. И катушка была на спине и шпули на 800 метров провода. Ходил больше года, ноги опухли, и в госпиталь не направляют. Посадили меня на КП полка на АТС, на коммутатор, один парень среди радисток. Хлопцы надо мной юморят. Задумал я перейти в зенитчики. Начальник связи, вечно простуженный капитан Солнцев, ни в какую отпускать не хотел. Я ему пригрозил: не отпустишь — себя подорву, и гранату «эфку», зажатую в руке, показал. Тот: «Ах ты, такой-рассякой, с ума сошел? Ну не хочешь у нас, иди! Еще пожалеешь, что ушел!»

Закинули меня хлопцы на грузовую машину, прямо на ящики со снарядами. За ящики держался. Привезли на батарею. Командиру батареи уже сообщили, что привезли «ценный кадр»…

Не сразу стал рядовой Анатолий Малинов вторым наводчиком зенитного орудия. Пока на фронте было затишье и шла позиционная война, научил его командир батареи ловить цель, направляя ствол по вертикали и горизонтали. Это ему пригодилось при первом же налете на позиции Красной армии фашистских стервятников. Довелось ему участвовать в нескольких фронтовых операциях против врага, в том числе и в названной «Полярная звезда», которая, к сожалению, не принесла удачи нашим войскам. Наши потери в живой силе и технике превысили немецкие в три раза. Горько читать эти данные в Википедии, не менее горько слышать о неудаче операции из уст самого участника тех событий.

Ладога, Тихвин, Волхов, Ленинград

— Чудом я жить остался! Выбивали немцев из траншей. Один здоровый фриц уже готовился пырнуть меня кинжалом, а у меня патроны кончились. Спасибо, солдат, который шел за мной, его вырубил по темечку прикладом. Вот на правой — ножевая рана на память о том бое. Сухожилие на руке порезал. В медсанбате зашили…

Наступали вблизи железнодорожной станции Карамышево. Болото, деревья, под снегом вода. Пошли в наступление 31 марта, а 13 апреля операция заглохла. Не хватило сил, а нашим командирам — умения выполнить поставленную задачу: ликвидировать немецкую 18 армию, которая держала Ленинград в блокаде. Об этом наши полководцы, которые нами руководили, предпочли не вспоминать в своих мемуарах или упомянули вскользь. Весь 54 полк положили… «Мешок» в 17 километров…

Псков не освободили. Уперлись в шоссе Псков—Остров. До железной дороги не дошли километра. За высоким профилем шоссе и расположили нашу батарею. А немцы за этим профилем, как за пазухой, сидели. Помню, идет по шоссе машина. Едет на полуторке комполка. За рулем — Литвинов, такой здоровый хлопец, москвич. Немец устроил вилку машине, спереди ее и сзади ухнули снаряды, все знают, что третьим выстрелом немец уже попадет в цель. Что делать? Только тикать с машины. Литвинов сначала вытолкнул из машины комполка, а потом и сам выбросился. Машина — в кювет, загорелась. После войны я побывал в тех местах. Там каждый метр земли и болота полит нашей кровью. Столько там наших парней погибло… Политработники нас убедили, что наш фронт был нужен, чтобы оттягивать на себя силы фашистов, которые рвались к Сталинграду, к бакинской нефти, ведь немцы не могли оголить свой фронт под Ленинградом, когда шло освобождение Беларуси…

А еще были бои за Синявинские высоты, за освобождение Мги, пока наконец в начале 1944 года мы не пошли победно вперед, прорвали блокаду Ленинграда и дошли вплоть до Прибалтики. Но что я все балакаю? А нашу «Волховскую фронтовую» слышали?

Анатолий Васильевич откашлялся, не сразу нашел нужный тон, и песня полилась из самой глубины его исстрадавшейся души:

Выпьем за тех, кто зимою холодною

Мерзнул в сырых блиндажах,

Бился на Ладоге, дрался на Волхове,

Не отступил ни на шаг.

Выпьем за тех, кто командовал ротами,

Кто умирал на снегу,

Кто в Ленинград пробивался болотами,

Горло ломая врагу.

После победы бойцы ленинградские

Сядут, кто жив, у стола,

Вспомнят, как русская сила солдатская

Немца за Тихвин гнала!

Выпьем за тех, кто убит под Синявиным,

Тех, кто не сдался живьем.

Выпьем за Родину, выпьем за Сталина,

Выпьем и снова нальем.

Товарищ, товарищ, болят мои раны...

Несколько минут после этой песни мы молчали, переживая каждый не что-то отдельное свое, а наше общее драматическое и героическое прошлое, где мы были единым советским народом — и малые дети, и взрослые, и старики. Часто ли мы вспоминаем за накрытым столом, и простым обеденным, и праздничным, благодаря кому мы сейчас свободно ездим по нашей Беларуси и по миру, свободно строим планы и их осуществляем, свободно работаем и отдыхаем, плачем и смеемся. Увы, если честно признаться — не часто. А их, наших защитников от фашистской чумы, с каждым днем все меньше и меньше. Давайте успеем поклониться тем, кто из них еще жив, причем не символически или виртуально, а вполне реально, встретив их на улице или в магазине, на транспорте или в библиотеке, или просто зайдем их навестить…

Слово «библиотека» я написал не случайно, потому что многие наши ветераны, к счастью, предпочитают разноцветному экрану книгу, они выросли и воспитались на книге, на классике и своей, и зарубежной. Книга открыла им глаза на мир, широкие горизонты жизни. Вы сейчас удивитесь, как удивился и я, узнав, что Анатолий Васильевич Малинов всю жизнь, начиная со школы, упоенно читал, и теперь самокритично, но с удовольствием называет себя «книжным червем». Но это еще не все: каждую прочитанную книгу он рецензирует в толстой общей тетради, цитирует наиболее интересные мысли авторов и зачастую его рецензия обрастает рифмами. Таких тетрадей, разложенных им на столе, я насчитал в прикидку больше тридцати…

Вот что, например, написал Анатолий Васильевич 7 января 1977 года, прочитав повесть известного российского писателя Валентина Распутина «Последний срок»:

Он в повести «Последний срок»

Так четко резкими штрихами

Нарисовать картину смог,

Что как бы видели мы сами.

Старуху ту, ее детей,

Двух сыновей, сноху, трех дочек

И с обнаженностью со всей —

Читать не надо между строчек.

Характер бабки той — гранит,

Душа — тепло и обаянье.

Пусть память нам о ней хранит

Как солнечных лучей сиянье.

В ту пору, когда Малинов писал этот отзыв, ему только что исполнилось 53 года. Тогда он работал ветврачом в совхозе имени Калинина, держал свою отрасль в идеальном порядке, своевременно делал прививки скоту, и страшные болезни животных обходили его стадо стороной. За свою долгую жизнь он много где побывал, сразу после войны работал горным мастером на руднике на Колыме, но основное его дело было лечить скот согласно диплому Ленинградского ветеринарного института, чем он занимался и на родине, и в Казахстане, и на Украине. Время развала страны, которую он защищал с оружием в руках, застало его в Таллинне. Оттуда вся семья переехала на родину его зятя Василия Денищика, мужа его дочери Надежды, в Беларусь, в Дятловский район. Там теперь и живет с семьей вторая его дочь Галина. А он с верной своей подругой Зоей Григорьевной, с которой дожил до золотой свадьбы, приглядел себе небольшой, но уютный домик в Волпе. Одиннадцать лет назад жена его покинула насовсем… Все заботы о престарелом отце взял на себя сын Александр, который живет в тридцати километрах от отца и каждую пятницу его навещает. А на День Победы в доме Анатолия Васильевича было шумно и радостно от голосов его детей и внуков. По их просьбе надел он свой парадный пиджак с медалями, среди которых более всего ценит две — «За отвагу» и «За оборону Ленинграда». Лично для него цена Победы очень высока — на Пискаревском кладбище в Петербурге (Ленинграде) нашел вечный покой его старший брат Василий, а брат Кирилл участвовал в боевых действиях на том же Волховском фронте, был неоднократно ранен и все же дошел до Берлина. Освобождал Беларусь и воевал с «лесными братьями» в Литве и брат Николай.

Нет, он вовсе не страдает от одиночества. Он делит его с частыми гостями, с соседями и с книгами, и, похоже, перечитал всю волповскую библиотеку. Иногда в одиночестве лучше думается и пишется. И ложатся в его новую общую тетрадь новые строчки:

Товарищ, товарищ, болят мои раны,

Болят они с самой войны.

Нас мало уже, и мы все, ветераны,

Изношены, стары, больны...

Возьми себя в руки, не дай себя муке,

На час хоть себя победить.

Должны мы, в укор медицинской науке,

Не как-то, а честно прожить.

В работе найдешь от болезней забвенье,

А в книгах душой отдохнешь.

Назло всем врагам и друзьям в удивленье

Достойно свой век проживешь.

Да, перенесенные раны и тяготы войны дают себя знать сегодня. Да, действительно его жизнь, его судьба удивительны и поучительны. Выжил в таких условиях, в которых другие не смогли. Остался жив после рукопашного боя. В 1983 году перенес инсульт, но не пал духом. Как он пишет, лечился работой и отдыхал с книгами. И сейчас ухожен его сад с кустами любимой его фамильной ягоды — малины, черной и красной смородины. Стоят в красном ягодном убранстве вишни, зреют яблони, прополоты грядки с зеленью. Руки еще держат лопату и тяпку. Зовут его рассказать о своем боевом пути односельчане, молодые и ветераны труда. И он охотно отзывается на эти приглашения. А значит — жизнь продолжается.