С детства в памяти, насколько красивы нескошенные цветущие луга и склоны гор вокруг моего села Цудук.

Предварительно позвонил Гизейбат, супруге брата Мазагая:

— Салом всем. Как живы-здо­ровы? Когда сенокос?

— Салам, салам Мажид! Сено­кос в июне, числа с восьмого, десятого…

— Отлично, — подумал я, — до этого захвачу самое цветущее время.

И заказал билеты на поезда по маршруту Волковыск—Минск— Москва—Дербент.

Из Москвы с наступлением темноты сел в поезд, идущий в Баку. Утром после завтрака сразу пошел по вагону: а вдруг в нем едет какой-нибудь знакомый земляк?

Знакомого не оказалось, но один, лет сорока, привлек внима­ние внешним кавказским видом. Поздоровался и спрашиваю:

— Откуда будете?

— Из Дагестана.

— Какой район? Может, из моего Хивского?

— Совершенно верно.

— А село?

— Кондик.

— А я из Цудука! — говорю обрадованно. Между двумя этими селами всего лишь три километра.

Разговорились. Звать его Рама­зан, служит в МЧС, ноне в своем районе.

— Как у нас погода? — спра­шиваю земляка, мало надеясь на очередное чудо, которое может произойти и на это раз.

— Два месяца почти беспре­рывные дожди, — ответил Рамазан.

— Вот приедем в Дагестан, и сразу начнутся солнечные дни, — пошутил я, хотя знал цену своей шутке. Мои предыдущие приезды в свой горный край свидетель­ствовали: с моим прибытием солнечные дни сменялись дождем, и наоборот. Это заметили брат и односельчане и стали говорить:

— Мажид, ты приезжай каждый год, чтобы «делать нам погоду». Дорогу оплатим, да…

Когда мы въехали в север­ный, низменный Дагестан, на многих полях стояли огром­ные паводковые озера. Небо было закрыто свинцово-тем­ными тучами, но дождь не лил. А в Кизляре нас с неба уже приветствовало жаркое южное солнце!

— Рамазан! — кричу земляку, сам удивляясь такому явлению. — Ты видишь? Я же тебе говорил!

К слову, на перроне желез­нодорожного вокзала в Кизляре стоит на постаменте почти такой же памятник П. И. Багратиону, как у музея в Волковыске. Петр Иванович родился в этом даге­станском городе, где жили его родители до переезда в Москву.

Ровно десять дней светило солнце и над моим Цудуком, и над райцентром Хив, и Даге­станом. Потом была благодатная «переменная погода», как говорят метеорологи: то дождь, то солнце. И от этого столь прекрасными стали луга! Разбушевавшиеся еще до моего приезда цветы и травы источали такой аромат, что он был почти зрительно заметен. И казалось, что воздух звенел от разноцветных колокольчиков и таких же ромашек, диких гладиолусов и множества других цветов на лугах…

Ну, а причем пчелиный рой, может спросить читатель. Помню, у брата в одно время было около тридцати ульев. Дня через два спрашиваю, сколько теперь?

— Двенадцать, — отвечает.

Говорю:

— Будет пятнадцать, пока я в гостях.

— Откуда ты знаешь?

— Аллах, Бог даст. Потому что он меня любит, так как я хороший человек.

— Но ты же не молишься, в мечеть не ходишь. Какой же ты хороший?

— Главное, чтобы Бог в душе был.

Уважаемые читатели, хотите — верьте, хотите — нет: пока я был в гостях, разроились три пчелосемьи. Каждые два-три дня — один рой. Снимать их с плодовых деревьев брату помогал молодой сельский малла Арсен.

И на этот раз сбылись оба моих предсказания. А я уже подумываю: может, у меня «спо­собности», о которых ранее не догадывался?

Меджит ГАШИМОВ.