Шауличи — это наша общая трагедия и боль волковысской земли. Это одна из 9 200 деревень и поселков, разрушенных и сожженных немецкими оккупантами и их пособниками в Белоруссии во время Великой Отечественной войны, свыше 5 295 из них были уничтожены совсем или с частью населения в ходе карательных операций фашистов… Шауличи — это горькая сестра Хатыни.

Пепел этой сожженной фашистами деревни лежит сединой на наших головах, стучится в наши сердца. Мы это помним. Мы это никогда не забудем. Скорбь по невинным жертвам, павшим от рук фашистов и их кровавых пособников, зовет нас на пепелище былой красивой белорусской вески — помянуть погибших и еще раз проклясть фашизм и его кровавых палачей.

Снова и снова оборачиваемся мы в то памятное утро 7 июля 1943 года, такое погожее и солнечное, полное звона певчих птиц, легкого тумана над согревающимися полями…

«Это невозможно забыть»

Шестилетнюю девочку Уршулю Буслович в то утро разбудили крики взрослых. Ничего не понимая, она спрыгнула с кровати и выбежала во двор. Кричала мать, метались и кричали люди и в соседнем дворе. Отец подставил лестницу к чердаку и полез туда, показывая рукой куда-то вперед за речку.

— Пожар, пожар!..

В других дворах люди тоже лезли на чердаки и на крыши. Уршуля с двоюродной сестрой Аней забрались на яблоню, стараясь тоже что-то увидеть. Но подрались из-за зеленого, еще несозревшего яблока. С яблони вообще было плохо видно. Тогда девочки побежали к церкви. Не одни они были такими смышлеными. Здесь уже хватало детворы. Уршуля вслед за более быстрыми ребятишками взобралась по лестнице на самую верхнюю площадку колокольни. И увидела над дальним лесом черные клубы дыма, издалека они казались нестрашными, словно кто-то развел костер, но взрослые понимали, что это горит не пастуший костер или один дом, спаленный по недосмотру, — это горела большая веска. Из их Кремяницы был виден черно-сизый дым с прожилками пламени.

Но уже через пару часов все знали, что немцы спалили деревню Шауличи. И горе объяло стоном и слезами всю семью.

А дальше рассказывает сама Уршуля Казимировна:

— Я видела, как горели Шауличи… Все были просто убиты горем, когда узнали, какое зверство учинили фашисты в Шауличах и что там погибла единственная папина сестра Мария, ее муж Юлиан Паремский и их дочь красавица Регина. Она только месяц назад вернулась домой из Варшавы, где училась в частном пансионе благородному этикету и секретам домоводства. Когда она к нам заходила, я с восторгом любовалась ею. Стройная, с длинными светлыми волосами, скромно, но красиво одетая, в шляпке, она была настоящая юная пани. У нее были два модных больших чемодана.

— Вот эти-то чемоданы и узнал мой дед Владислав на следующий день, когда полицаи приехали к нам в Кремяницу на грузовой машине. Они стояли в кузове машины, в них-то и были собраны вещи погибших в Шауличах. Фашисты приказали всем людям сойтись к школе, где устроили что-то вроде митинга. Вот тут мы и узнали, по какой причине они сожгли Шауличи. Оказалось, это был акт возмездия за убитого партизанами рядом с веской немца. «Так будет со всеми, кто нарушит наш порядок!» — таков был смысл выступления фашистского офицера.

А потом полицаи стали разбрасывать вещи из кузова машины, из чемоданов нашей бедной Регины. И людям ничего не оставалось, как подобрать в память о своих родственниках некоторые узнаваемые вещи, которые пахли не только дымом, но и таким горем, таким ужасом, выразить которые и сейчас не хватает слов…

— Один из полицаев, который выполнял немецкие приказы в Шауличах, потом заходил к нам и рассказывал: «Мы вашей Регине говорили, убегай, мы тебя закроем. Она сказала — я никуда не уйду, мама с папой погибают, и я с ними останусь…» Даже этим негодяям, служившим в полиции, и то было вроде бы жаль нашу красавицу Регину, ведь ей исполнилось только 16 лет…

Рассказы очевидцев

— Уцелел из этой семьи только сын Марии и Юлиана — Виктор. Он в этот день был в Волковыске, где учился в ремесленном училище на каменщика. У немцев была программа обучения молодежи различным специальностям с последующей отправкой на работу в Германию. И когда он узнал, что сгорели Шауличи и убита его семья, стал проситься у начальства отпустить его на пепелище. Сказал им: «Хочу маму свою откопать и похоронить».

Витя пришел туда пешком, и потом нам рассказывал, что вся земля там еще шевелилась. Все убитые и раненые были зарыты в две ямы, в одной женщины, в другой мужчины. Одна яма ближе была к дороге, где находился их дом и сарай.

— Виктор рассказывал: «Когда я пришел в Шауличи… ну, думаю, маму буду искать. Стал руками раскапывать яму. Они накрыты были овчинами, кожухами. А жара такая, такой смрад невыносимый, запах крови… Я снимаю рубашку и завязываю себе нос и рот. Копался, копался, копался — одну женщину нашел. Почистил ей лицо, платочек ей поправил и узнал — это с хутора тетя Анастасия Сорока. Я так стал плакать, так нервы сдали, что упал, и встал, только когда уже силы оставили меня. Не знаю сколько пролежал, но больше уже раскапывать яму не мог. А моим единственным желанием было — маму найти»…

И еще один рассказ вспомнила Уршуля Казимировна. Его она услышала на одних печальных поминках шауличской трагедии. Рассказывал мужчина, приехавший специально для этого из России. К сожалению, она имени не запомнила. В годы войны его семья жила в веске, тоже не так далеко от Шауличей, как и Кремяница. У него мама была родом из Шауличей, и там оставались бабушка, и тетя, и вся мамина родня. И он в июле 1943 года приехал к ним в гости, а заодно и пособирать в лесу чернику.

Он вспоминал: «Я проснулся от того, что кто-то меня грубо толкает, а я спал на печке, услышал — шнель, шнель! Немец показывает — выходи! Привел меня на площадь к школе, а там за столом, прямо в центре улицы важный немец сидит в белых перчатках и рядом с ним бледный, как смерть, солтыс. Каждого подходящего к столу проверяют по спискам. Проверили и меня. Оказалось, что в списках меня нет. А немцы же педантичны в исполнении приказа: только от и до. Поскольку я из другой деревни, дали мне справку и — проваливай! Все стонут, все плачут. А я не знаю, куда бежать. А вокруг деревни три цепи полицаев, И в каждой, чтобы меня пропустили, надо показать справку, что я житель Зельвенского района. Солдат прочитал и мне под зад как дал, я в рожь полетел. Бегу — вторая цепь стоит. Потом третья. И каждый мне под зад пинал и прикладом бил... Я бежал без дороги, к Станевичам вышел. Иду и кричу, и плачу. Слышу за спиной крики и выстрелы… Меня по дороге люди увидали — откуда ты, мальчик? Я из Шауличей, там беда…»

Двоюродный брат Уршули Казимировны — Виктор Паремский в уже далекие восьмидесятые годы тоже приезжал на могилу родителей с женой и дочерью. Приезжал из Варшавы, а потом из Австралии, куда переехала эта семья в поисках лучшей доли. Когда в первый раз приехал, упал на то место, где раньше родительский дом стоял, и плакал, не сдерживая слез, обнимая родную землю. Так и запечатлела этот печальный момент любительская фотография, которую бережно хранит Уршуля Казимировна. А жена его Бьянка, помнится ей, плача говорила: «Мамусю, чаму ты меня не споткашь?..» Теперь уже нет в живых ни Виктора, ни его жены. Время неумолимо. Но вещественная наглядная память о Викторе сохранилась. Это те два дома вначале улицы Жолудева, перед хлебозаводом, которые всех поражают необычной геометрией планировки: причудливым сочетанием острых и тупых углов. В кладке этих уникальных строений принимал участие юный каменщик Виктор Паремский…

Божья фамилия

Мы долго не могли в этот вечер освободиться от печальной власти воспоминаний. Тяжело дались они Уршуле Казимировне. Голос ее неоднократно срывался, а глаза влажнели, часто она их закрывала и умолкала, не в силах говорить… Перед Шауличской трагедией неурядицы и бедствия собственной жизни казались не стоящими внимания. А жизнь ее не была легкой. Практически в одиночку воспитала троих сыновей. От первого мужа, с которым не сложилась счастливая жизнь, у нее остались Валерий и Николай и красивая фамилия Боголюбова, от второго, с которым было тоже мало радости, — сын Юрий. Но радость и силы ей давали сыновья. К сожалению, жизнь — не телефильм с благополучным концом. Теперь у нее остался только один сын — Николай. С ним и невесткой Анастасией она и живет. Сын ее — редкого мастерства человек. Кованые перила в подъезде многоквартирного дома по улице Горбатова — для удобства старым людям, прежде всего матери, — это его кузнечная работа.

Уршуле Казимировне Бог даровал большую жизнь. В мае этого года она встретила свое восьмидесятилетие. Хотя силы уже не те, что были десять лет назад, но она старается быть полезной своим близким. До недавнего времени приходила к своей третьей невестке из Ольшимова Людмиле — помочь на огороде. А до первой невестки, Татьяны, в Петербург, вообще непросто добраться. Хотя очень зовут ее в гости и Татьяна и внучки Юлия и Елена со своими детьми. А здешние внуки Игорь и Светлана без ее помощи просто не могут обойтись. Если куда поехать надо, на кого оставить детей? Конечно, на прабабушку. И Уршуля Казимировна рада приглядеть за правнуками пятилетними Викторией и Даниилом, за Павликом, которому нет еще и трех лет. В целом же, если просмотреть весь ее род до конца, то ее продолжение в жизни — четверо внуков и шестеро правнуков. Немало.

А вот начало ее рода Бусловичей уходит в тьму времен. Она теперь единственная, кто знает имена своих предков. В частности участника первой мировой войны унтер-офицера Цезария Бусловича, а в мирное время провизора аптеки в Ижевске, своего дяди, две фотографии которого она бережет. Ее племянница Татьяна, внучка ее дяди Иосифа, по ее рассказам составила генеалогическое дерево ее рода, и это поможет правнукам Уршули Казимировны, когда они вырастут, обрести свое место в цепи рода.

Ее нынешняя фамилия, которую она носит уже больше пятидесяти лет, оказалась провидческой. Да, любит она Бога и живет по-Божьи. Переживает, что не всегда находит силы дойти до костела. Далековато от ее квартиры. Но в ее комнате много икон и есть время помолиться. При этом она находит дорогу дойти до людей несчастных и голодных, от которых многие отворачиваются, — плохо пахнут и ужасно выглядят. Она выносит одиноким выпивохам баночку супа с хлебом и молится за них, и не спешит никого осуждать. Это и есть ее вера — в действии.

А какая редкая она рукодельница! Показала мне свои работы, которые можно назвать декоративным вязанием цветными шерстяными нитками, — наволочки подушек, салфетки, небольшие панно на стену. Все на редкость красиво и объемно, и каждой работе она дала свое название — «Роза без шипов», «Ромашка», «Виноград». Более того, в свое время, когда зрение позволяло, «обвязывала» всю семью, теперь «обвязывает» правнуков, чтобы не простужались.

Долго мы вникали в прошлое, рассматривали старые фотографии. Совсем детских фотографий у моей собеседницы не оказалось. Впервые снялась с подружками в четвертом классе. Да и вообще не часто позировала Уршуля Казимировна фотографу. Видимо, скромность не позволяла и невнимание к собственной особе. Всю жизнь жила не для себя, а для детей. Но все же одна фотография приковала мое внимание. На ней — привлекательная темноглазая молодая девушка, чем-то отдаленно напоминающая Уршулю Казимировну. Неужели это она?

— Да, это я, — улыбнулась женщина, — мне мама говорила, что я очень похожа на свою двоюродную сестру из Шауличей — Регину Паремскую. Вот такой она была в том сорок третьем…

Георгий Киселев.